Агнешка, дочь «Колумба» - [10]

— Считайте, что вы это сделали.

— Вы Балч?

— К вашим услугам. З. Балч.

— Меня зовут Агнешка.

— Зенон. Терпеть не могу говорить любезности, черт побери. Жванец — это что, ваша девичья фамилия? Или вы замужем?

— С профессиональной точки зрения это не важно. К тому же есть и другие варианты: разведенная, вдова.

— Теоретически. Вы только-только дотянули до совершеннолетия, сразу видно. Ну ладно. Узнаю в инспекторате.

— Не стоит. Сообщу при прописке, когда вы предоставите мне квартиру, пан председатель.

— Прекрасный титул. Могу добавить еще несколько, на выбор. Секретарь — действительный, чрезвычайный или почетный, в зависимости от обстоятельств. И так все одно на одно выходит. Заместитель секретаря. Председатель. Вице-председатель. Комендант. Офицер запаса. Фельдшер-любитель. Кавалер ордена… и так до бесконечности. А попросту и короче — Балч.

— Не слишком ли много для одной головы?

— Кроме головы, есть еще и спина.

— Крепкая?

— Выносливая. И на щите, и со щитом.

— А теперь в каком она положении?

— В положении «вольно». Из уважения к заслугам.

— На ниве просвещения.

— К прежним заслугам, милочка. На поле так называемой славы.

— Мы не говорим о войне.

— А разве стоит говорить о чем-нибудь другом?

— Стоит. Меня интересует школа. Дети не учатся уже несколько месяцев — почему?

— Анархия. Слова тратить жалко, ей-богу. От учения здесь никто не поумнеет. Сплошные дубины, сами увидите. Дети тоже кретинские. Но я соскучился без общества. Назначение сюда учителя — моя идея.

— Превосходно. В таком случае я могу рассчитывать на вашу помощь.

— От вас зависит, какова она будет. Я думал, что пришлют мужчину. Вот когда можно было бы позабавиться. Я прямо вижу перед собой такого типа, вижу, как он петушится, а потом начинает дуться, раздувается как шар и с треском лопается. А с женщины чего возьмешь? Женщина плачет. Что в этом забавного? Ничего. Неприятно и неудобно.

— Вы обманулись в своих ожиданиях.

— Пожалуй, вопреки всему нет. Я видел, как вы переодевались. Вон за тем кустом.

— Вы здесь были?.. Значит, вы видели и того мальчика, почти утопленника… и ничего, не бросились его спасать?

— Повторяю: я видел, как вы надевали юбку. Я попал к самому финалу. У вас стройные ноги, Агнешка.

— Пан Балч. Вы меня сюда не привезли, но зато обратно отвезете. И немедленно.

— Два автобуса в день. И на оба вы уже опоздали…

— Я подожду до завтра.

— …а до завтра привыкнете. Места здесь красивые.

— Но опасные. Людей топят.

— Ничего страшного. Хлебнул сопляк водички, переживет. Говорил он что-нибудь обо мне?

— А с какой стати он должен был говорить?

— Я так подумал. Ну, будет ему впредь наука. А с хробжичанами мы еще потолкуем. Я не прощаю, когда меня задевают.

— Вас?

— Ну конечно! Этот слюнтяй здесь ни при чем.

— Интересно, почему вы не любите Тотека?

— А почему я должен его любить? Лёда… ну, значит, его мать, тоже его не любит. И вы его невзлюбите, и он вас.

— Странные предсказания. Откуда такая уверенность?

— А оттуда, что вы меня полюбите. Этого достаточно.

— Бедный мальчик. Чем занимается его отец?

— Играет в шахматы со святым Петром. Он очень любил играть в шахматы.

— Он умер?

— Погиб. В самом конце войны. И то из-за собственной… из-за чрезмерного рвения. Здесь, при штурме того… э-э, замка, собственно говоря, блиндажа. Впрочем, вам это не интересно.

— Мои родители были партизанами. Школьные годы я провела в детском доме. Пан Балч, мне тоже кое-что известно о войне.

— Простите, я не хотел вас обидеть. Черт побери. А вы сами-то откуда?

— Из-под Ранишова, Жешувское воеводство. Вы не знаете.

— Знаю. Любопытно. Как раз над Вислоком я влип однажды в гнусную переделку… Из-за одной такой… очень, хм, простой… Ах, как я тогда еще умел страдать! Как я по-настоящему был еще глуп, глуп… А башка до сих пор побаливает…

Балч покачивает головой, уйдя в свои воспоминания, и с язвительным презрением к самому себе стучит кулаком по лбу. Об Агнешке в эту минуту он как будто забыл.

— Вижу, что вы и себя не щадите. А отцу Тотека вы бросили настоящее обвинение или даже, если я правильно поняла, нечто большее, чем обвинение. Почему? Что произошло?

— Странный вы человек. Женщин подобные вещи обычно не интересуют.

— Меня интересуют люди, среди которых мне предстоит жить.

— Вы спрашиваете о покойнике.

— Он был отцом этого паренька — и это важно.

— Впереди долгая осень, потом зима — хватит еще времени для старых историй. Вы уже не думаете об отъезде.

— Вы это точно знаете?

— Я всегда все знаю. Знаю, например, кто сейчас за нами подсматривает.

— Подсматривает?

— Вот именно. Если б не это, я давно попытался бы вас по…

— Пан Балч!

— Я шучу. Черт побери.

Он отворачивается от Агнешки, смотрит на остатки старой пристани и, нагнувшись, негромко зовет:

— Улина! Уля! Я тебя вижу. Вылезай.

Под досками помоста что-то затрещало. Балч через плечо сообщает:

— Украиночка. Крепкая деваха, хоть голова у нее больная. Лишай, колтун, черт знает что. У коней такого не бывало, не встречал. По этому Тотеку с ума сходит, честное слово. Она его и вытащила. Такая щенячья любовь… Вроде бы…

И громко, тоном приказания, кричит:

— Уля! А ну, покажись! Поди сюда!

Уля выползает из-под помоста. Она смуглая, костлявая, темноглазая. Голова плотно обвязана выцветшим шарфом, мокрое платье облепляет тело. До чего ж худа! Девочка прижимает к себе связанный поясом узелок — мокрую одежду и сандалии Тотека. Значит, на нее намекал Тотек, ее он ждет теперь в каком-то своем тайнике. Уля приближается — боязливо, неохотно, но когда Балч на мгновение поворачивается к Агнешке, швыряет на землю узелок и бросается бежать. Балч кричит ей вслед: «Стой!» — но девочка не слушает его; тогда он молниеносно срывает с плеча моток веревки, размахивается, кидает, и — прежде чем Агнешка успевает удержать его или хотя бы одним словом, одним движением ему помешать — он уже держит Улю на веревке, набросив на нее петлю.