Агнец. Евангелие от Шмяка, друга детства Иисуса Христа - [144]

— Он убеждает Джошуа показать чудо, — сообщил он. — Говорит, что отпустит его, если Джошуа ему чудо сотворит.

— А если Джош не захочет?

— Он не захочет, — сказала Мэгги.

— А если не сотворит, — пояснил Иосиф, — мы вернемся к тому, с чего начали. Только Пилат может утвердить смертный приговор Синедриона — или отпустить Джошуа.

— Мэгги, пойдем. — Я дернул ее за платье назад.

— Куда? Зачем?

— План не отменяется. — И я рванул к претории, волоча Мэгги за собой. У столба напротив дворца Антония мы притормозили. — Мэгги, Петр действительно умеет исцелять? По серьезу?

— Да, я же рассказывала.

— Раны? Переломы?

— Раны точно. Про переломы не знаю.

— Надеюсь, умеет.

Я оставил ее у столба, а сам подошел к воротам, наметив себе в охране центуриона рангом повыше.

— Мне нужно встретиться с вашим командиром.

— Ступай прочь, еврей.

— Я его друг. Передай, что к нему пришел Левий из Назарета.

— Никому я ничего передавать не буду.

Я шагнул ближе, выхватил меч из его ножен, на долю секунды приставил кончик к горлу центуриона и снова вложил оружие в ножны. Только он сообразил потянуться к рукоятке, как меч вновь оказался у меня в руке, а кончик меча — у центуриона под носом. Солдат и вякнуть не успел — оружие снова было в ножнах.

— Видишь? — сказал я. — Ты уже дважды обязан мне жизнью. Когда позовешь подмогу, не только твоя сабелька останется у меня, а сам ты будешь опозорен, но и голове твоей будет очень шатко сидеть на шее. Потому что я перережу тебе глотку. Или ты можешь взять и проводить меня к моему другу Гаю Юстусу Галльскому, командиру Шестого легиона.

Я поглубже вдохнул и стал ждать. Глаза центуриона метались от солдат ко мне.

— Думай, центурион, — подбодрил я. — Выбирай. Если меня арестуют, как ты думаешь, где я в итоге окажусь?

Такая логика, судя по всему, его потрясла, несмотря на все его раздражение.

— Следуй за мной, — сказал он.

Я дал Мэгги знак, чтоб никуда не уходила, и вслед за римским солдатом шагнул в крепость Пилата.

Похоже, в роскошных дворцовых апартаментах Юстусу было не очень уютно. По стенам комнаты он развесил щиты и мечи — будто гостям требовалось напоминание: тут квартирует солдат. Я стоял в дверях, а Юстус расхаживал по комнате, время от времени поглядывая на меня так, словно хотел убить. Он то и дело смахивал ладонью пот с седого ежика волос, затем отряхивал руку, и по каменному полу пролегала влажная полоса.

— Я не могу остановить исполнение приговора. Как бы мне этого ни хотелось.

— Я не хочу, чтобы ему было больно, — сказал я.

— Если Пилат его распнет, ему будет больно, Шмяк. В этом весь смысл наказания.

— Я про увечья. Чтобы не ломали кости, жилы не резали. Заставь их привязать его к кресту.

— Они обязаны использовать гвозди. — Рот Юстуса сложился в жестокую и мрачную щель. — Гвозди — из железа. А это материал подотчетный. Они за каждый гвоздик расписываются.

— Вы, римляне, — большие мастера снабжения.

— Так чего ты от меня хочешь?

— Хорошо, тогда пусть его привяжут, но гвозди вгоняют между пальцами. И прибьют снизу дощечку, чтобы он стоять мог.

— Добротой это и не пахнет. Так он продержится неделю.

— Не продержится, — сказал я. — Я дам ему яд. Но как только он умрет, мне нужно забрать его тело.

При слове «яд» Юстус перестал метаться по комнате и посмотрел на меня с явным презрением.

— У меня нет полномочий выдавать тело, но если хочешь, чтоб оно осталось целым, мне придется держать там солдат до самого конца. Иногда твои соотечественники любят помогать распятым и швыряют камни, чтобы они умерли быстрее. Лично я не понимаю, к чему эти хлопоты.

— Знаешь, Юстус. Из всех людей один ты и знаешь. Хоть на мочу изойди своим римским презрением к милосердию, но ты все понимаешь. Ты сам послал за Джошем, когда страдал твой друг. Ты унизился и попросил о милосердии. Я сейчас делаю то же самое.

Его презрение сменилось изумлением.

— Так ты что — хочешь его воскресить?

— Я просто хочу похоронить тело моего друга в целости и сохранности.

— Ты его оживишь. Как того солдата в Сефорисе, которого сикарии убили. Для того и тело тебе нужно неповрежденным.

— Ну, что-то вроде, — признался я, не отрывая глаз от пола, чтобы не встречаться взглядом со старым солдатом.

Юстус кивнул. Догадка его, кажется, потрясла.

— Распоряжение о снятии тела дает Пилат. Ведь распятие — наглядный урок остальным.

— У меня есть влиятельный друг, он вытребует тело.

— Но Джошуа еще могут отпустить, ты это понимаешь?

— Его не отпустят, — ответил я. — Он сам не захочет. И тогда Юстус от меня отвернулся.

— Я распоряжусь. Побыстрее прикончите его, а потом забирайте труп и катитесь из-под моей юрисдикции чем быстрее, тем лучше.

— Спасибо тебе, Юстус.

— И не позорь больше моих офицеров. Не то твоему другу придется забирать два тела.

Едва я вышел из крепости, Мэгги кинулась мне в объятия.

— Это кошмар. Ему на голову нацепили терновый венец, и толпа теперь в него плюет. А солдаты его избили.

Толпа вокруг нас бурлила.

— Где он сейчас?

Толпа взревела, народ тыкал пальцами в балкон. Там рядом с Джошуа стоял Пилат. Джоша придерживали двое легионеров. Он смотрел прямо перед собой — похоже, в трансе, как и раньше. Кровь затекала ему в глаза.