Агнец. Евангелие от Шмяка, друга детства Иисуса Христа - [140]

— Я? Ну да.

— Так нельзя.

— Я послал Нафанаила к Симону за Мэгги. Он вернулся один. Мэгги не захотела с ним разговаривать, зато поговорила Марфа. Туда храмовая стража приходила, Джош.

— И?

— Что значит — «и»? Они приходили тебя арестовать.

— Пускай им.

— Джошуа, чтобы настоять на своем, вовсе не обязательно собой жертвовать. Я всю ночь думал. Можно сторговаться.

— С Господом Богом?

— У Авраама получилось, не забыл? Насчет разрушения Содома и Гоморры. Начал с того, что Господь пощадит города, если Авраам отыщет полсотни праведников, но в конце сошлись на десяти. И ты попробуй. — Это не совсем то, Шмяк. — Джош подошел ко мне вплотную, но я понял, что не могу смотреть ему в глаза, и передвинулся к высокому стрельчатому окну, выходившему на улицу. — Я боюсь этого. Того, что случится. Я бы на этой неделе лучше занялся десятком других вещей, чем себя в жертву приносить. Но я знаю — так должно быть. Когда я говорил жрецам, что через три дня разрушу Храм, я хотел сказать, что исчезнут все мздоимство, все притворство, все храмовые ритуалы, которые не давали людям познать Господа. И на третий день, когда я вернусь, все обновится и Царство Божие настанет повсюду. Я приду, Шмяк.

— Ага, ты уже говорил.

— Ну так верь в меня.

— Тебе воскрешения не очень удаются, Джош. Помнишь старуху в Яфии? Солдата в Сефорисе-сколько он продержался? Три минуты?

— А на Симона посмотри. Он уже несколько месяцев как из мертвых восстал.

— Да, только пахнет странно.

— Ничего не пахнет.

— Да ей-богу — если к нему поближе подойти, отдает гнильцой.

— А ты откуда знаешь? Ты же к нему не подходишь — он раньше прокаженным был.

— Мне как-то на днях Фаддей сказал. Дескать, Шмяк, по мне, так этот парень, Симон Лазарь, протух.

— Правда? Пошли спросим Фаддея.

— Да он наверняка забыл уже.

Джошуа спустился в комнату с мозаичным полом и маленькими окошками, пробитыми под низким потолком. Апостолы вместе с матерью Джоша и его братом Иаковом сидели у стен, обратив к Джошуа лица, точно подсолнухи. Ждали: вот Мессия скажет им что-нибудь — и у них появится надежда.

— Я вам сейчас ноги мыть буду, — сказал Мессия и повернулся к Иосифу Аримафейскому: — Мне нужен тазик с водой и губка.

Аристократ поклонился и вышел.

— Какой приятный сюрприз, — заметила Мария. Брат Иаков закатил глаза и тяжело вздохнул.

— Я пошел, — сказал я и посмотрел на Петра, имея в виду: Не спускай с него глаз. Петр понял и едва заметно кивнул.

— Возвращайся к седеру, — сказал Джошуа. — Мне еще нужно вас кое-чему научить, пока время есть.

Дома у Симона никого не было. Я долго стучал, потом все-таки решил войти. Никаких следов утренней трапезы я не обнаружил, но миквой пользовались, и я заключил, что все омылись и отправились в Храм. Я бродил по иерусалимским улицам, пытаясь придумать решение, но все, чему я учился в жизни, казалось бесполезным. Сгустились сумерки, и я направился к дому Иосифа кружным путем, чтобы не проходить мимо дворца первосвященника.

Джошуа сидел внутри на ступеньках в верхние покои и ждал. Его караулили Петр и Андрей — явно чтобы Джош не улизнул к первосвященнику сдаваться за богохульство.

— Ты где был? — спросил Джошуа. — Мне нужно тебе ноги вымыть.

— Ты вообще представляешь, как трудно в Иерусалиме найти в Песах ветчину? — осведомился я. — Я просто думал, неплохо, ну, типа, сдобрить мацу ветчиной и острыми травками.

— Он нас всех вымыл, — сообщил Петр. — Варфа конечно, пришлось держать, но теперь даже он чистый.

— Я их вымыл, а потом они пойдут и вымоют других тем самым наглядно показав им, как надо прощать.

— О, я понял, — сказал я. — Это притча. Очень мило. Пошли есть.

Мы возлегли вокруг большого стола, Джошуа — во главе. Его мать приготовила традиционный ужин — только без барашка. Для начала вечери самый младший, Нафанаил, должен был спросить:

— Почему этот вечер отличается от прочих вечеров в году?

— У Варфа ноги чистые? — попробовал угадать Фома.

— По счету платит Иосиф Аримафейский? — сделал попытку Филипп.

Нафанаил рассмеялся и покачал головой: — Нет. Потому что в другие вечера мы едим хлеб и мацу, а сегодня — только мацу. Во как. — И он ухмыльнулся еще шире, вероятно впервые в жизни чувствуя себя умным — А почему мы едим сегодня одну мацу? — продолжал Нафанаил.

— Перемотай вперед, Наф, — перебил я. — Мы все тут евреи. Резюмируй. Хлеб — пресный, потому что ему не хватило времени взойти, ибо у нас на хвосте сидели солдаты фараона, травы — горькие, что означает горечь рабства, Гсподь привел нас в Землю обетованную, там было роскошно, давайте уже есть.

— Аминь, — сказали все.

— Зря ты так, — сказал Петр.

— Значит, зря, да? — Я уже по-настоящему разозлился. — Вот мы сидим тут такие с Сыном Божьим, ждем, когда кто-нибудь придет за ним, чтобы его укокошить, и никто из нас, черт возьми, пальцем не пошевелит, включая самого Господа Бога. Поэтому вы уж меня простите, что я не писаюсь от восторга по поводу освобождения из лап египтян примерно миллион лет назад.

— Ты прощен, — сказал Джошуа и поднялся из-за стола. — То, что есть я, есть и во всех вас. Божественная Искра, Дух Святой — это объединяет всех вас. Во всех вас — Бог, вот что. Вы это понимаете?