Агенты России - [91]

Одевался он в костюм того же фасона, какой носили немецкие специалисты — пиджак френч, брюки галифе и легкие сапоги, кроме того, носил шляпу и без надобности плащ на изогнутой руке.

Со мной он старался поближе познакомиться, т. к. я в конструкторском бюро работал с немецкими конструкторами, что его видимо интересовало.

Николай Иванович много расспрашивал о немцах, какие они специалисты, как работают, с кем дружат из советских конструкторов и т. п.

Один раз он уговорил меня поехать с ним после работы в город прогуляться. Это было, кажется, в августе 1935 года. Мы поехали на трамвае в город до площади 1905 года. Во время поездки он старался разговаривать со мной на немецком языке. Это было вызывающе и не тактично среди народа, который нас, конечно, не понимал. Я ему несколько раз делал замечания, но скоро он опять продолжал разговор на немецком языке».

Старший инженер Н.И. Баранов был такого же мнения о Николае Ивановиче, а хранитель музея истории «Уральского завода тяжелого машиностроения» Нина Обухова подытожила: «…некоторые, считали его талантливым — многие, просто не хотели с ним общаться».[357]

И потом у «многих», в числе которых были и секретные агенты НКВД, возникал вопрос: а на какие, ради Бога извините, шиши скромный служащий заводской газеты «За тяжелое машиностроение» так вызывающе одевается и ведёт столь разгульную жизнь с иностранцами?

Вот на этот вопрос и пришлось Николаю Ивановичу давать ответ операм Управления НКВД СССР по Свердловской области.

Несколько позже Кузнецов сетовал своему другу Феде Белоусову, которого тоже исключили из ВЛКСМ и из Талицкого техникума, что «в заключении он прошел через жуткие испытания, и с тех пор у него стали выпадать волосы на голове».[358]

Как бы там ни было, но правду об этом эпизоде жизни нашего героя мы вряд ли узнаем. Как не узнаем ничего из жизни Николая Ивановича в период 1936–1938 годов.

Начальник УФСБ России по Свердловской области генерал-лейтенант Геннадий Иванович Воронов утверждал, что в хранящемся в архиве его Управления контрольном деле имеется запись «Кузнецов Н.И., до ареста работавший в редакции Уралмашевской газеты, освобожден из-под стражи 7 октября 1936 года. Само уголовное дело в 1962 году было выслано в Ровно».^[359] В личном деле агента Кузнецова на Лубянке материалов по свердловскому периоду нет.^[360] Следовательно, у кого-то весьма влиятельного были причины скрыть тайну этого периода жизни Николая Ивановича.

Вместе с тем арест по подозрению в контрреволюционной деятельности никоим образом не повлиял на агентурную работу Кузнецова, который на этом поприще добился значительных результатов и был принят на личную связь наркомом внутренних дел Коми АССР Журавлёвым Михаилом Ивановичем.

Нарком по-государственному оценил личностные качества «Учёного». И, вероятно, понимая, что вышеуказанный арест Кузнецова привёл к нецелесообразности его дальнейшего использования в разработке иноспециалистов, подозревающихся в шпионаже, летом 1938 года передал его на связь начальнику 1 — го отделения секретнополитического отдела ГУГБ НКВД СССР Райхману Леониду Федоровичу.

Спустя годы генерал-лейтенант Л.Ф. Райхман вспоминал: «…Идеальным вариантом, конечно, было бы направить Кузнецова на учебу в нашу школу… Но мешали два обстоятельства. Во-первых, учеба в нашей школе, как и в обычном военном училище, занимала продолжительное время, а нам нужен был работник, который приступил бы к работе немедленно, как того требовала сложившаяся оперативная обстановка. Второе обстоятельство — несколько щепетильного свойства… У Кузнецова в прошлом — сомнительное социальное происхождение, по некоторым сведениям отец то ли кулак, то ли белогвардеец, исключение из комсомола, судимость, наконец… В конце концов мы оформили Кузнецова, как особо засекреченного спецагента, с окладом содержания по ставке кадрового оперуполномоченного центрального аппарата. Случай почти уникальный в нашей практике, я, во всяком случае, такого второго не припоминаю».[361]

Да, случай уникальный.

Как уникально и утверждение Гладкова Теодора Кирилловича, что незадолго до своей кончины Леонид Федорович Райхман поведал ему: «.Придумали для Кузнецова и убедительную легенду, рассчитанную прежде всего на немецкий контингент. Русского, уральца Николая Ивановича Кузнецова превратили в этнического немца Рудольфа Вильгельмовича, фамилию оставили прежнюю, но… перевели ее на немецкий язык: Шмидт. Родился Руди Шмидт якобы в городе Саарбрюкене. Когда мальчику было года два, родители переехали в Россию, где он и вырос. В настоящее время Рудольф Шмидт — инженер-испытатель авиационного завода № 22[362] в Филях… Очень скоро «Колонист» прямо-таки с виртуозной убедительностью научился завязывать знакомства с приезжающими в СССР немцами» [363] Далее описываются успехи Кузнецова в разработке шпионов посольских резидентур ряда государств, в том числе германского.

Смею утверждать, что разведчик даже самой занюханной африканской державы через пять минут общения с Кузнецовым смекнул бы, что Николай Иванович никакого отношения к авиации не имеет.

Гладков Т.К., так же со ссылкой на Рейхмана Л.Ф., писал о Кузнецове: «…К началу войны он успешно выполнил несколько моих важных поручений. Остался весьма доволен им и мой товарищ, также крупный работник контрразведки, Виктор Николаевич Ильин, отвечавший тогда за работу с творческой интеллигенцией. Благодаря Ильину Кузнецов быстро оброс связями в театральной, в частности, балетной Москве. Это было важно, поскольку многие дипломаты, в том числе немецкие, и установленные разведчики весьма тяготели к актрисам, особенно к балеринам. Одно время даже всерьез обсуждался вопрос о назначении Кузнецова одним из администраторов… Большого театра».