Агентство «БМВ» - [28]

— Пока что — вдова скорее всего. Но кризис может последовать быстро, — не без душевной боли произнесла Диана, вспоминая, как Кортнев ночами прижимал её к груди. Она по мере сил сдерживала свой бешеный темперамент, поскольку чувствовала, что мужчину, подобного Игорю Кортневу, заполучить в свои сети ей будет не так-то легко. Он был не просто конфетный красавчик — он был личностью.

— И как скоро может последовать кризис? — сумрачно поинтересовался служащий Шиловой, уже не позволяя себе улыбок.

— Исключительно с моего разрешения, но сердце подсказывает мне, что это произойдет очень скоро, — проговорила Диана, снова отворачиваясь к окну. — Возвращайся домой и оставайся там. — Жди, когда я позвоню. Будет тебе работа!

* * *

— И чтобы сюда никто не смел входить, Мамонов, — скомандовал Черкасов, одетый в английский костюм, который, впрочем, тоже обрисовывал его неуклюжую, грузную фигуру не лучшим образом. — Что хочешь делай — хоть сними всю эту чертову сауну целиком суток на двое, но добейся того, чтобы нас оставили в покое, — ты меня понял?

— Сделаем, шеф, — глухо ответил «сукин кот», который еще не успел отмыться от предыдущих грехов — как-никак, Касыма они с Гвоздем все-таки проглядели. С Гвоздя, впрочем, взятки были гладки — кто в здравом уме решился бы наехать на десантника с его «Борхардт-Люгером» под мышкой? Натурально, гнев шефа обрушился на Мамонова, и он все еще почесывал щеку, горевшую от прикосновения хозяйской руки. Александр Николаевич сурово карал нерадивых подчиненных, так что «сукин кот» должен был радоваться, что наказание ограничилось только рукоприкладством.

Раненого Мансура подвесили за ноги в парилке. Предварительно, правда, его перевязали: Черкасов не хотел, чтобы казах истек кровью.

Гвоздь стрелял, как боевая машина: первая пуля, как положено, поразила бегущего в мягкие ткани бедра, а вторая — когда появилась вероятность, что инородец уйдет, — разнесла ему голеностоп. В общем, десантник оказался на высоте и не слишком повредил дичь.

Зато теперь Гвоздю придется побыть в роли палача, что ему, в сущности, больше всего и пристало, мстительно подумал Мамонов, выполняя распоряжение Черкасова и договариваясь об аренде с трепещущим директором сауны.

Шнелль и Турок сидели внизу и, если так можно выразиться, несли охрану, хотя — в этом Мамонов не сомневался — просто-напросто дули пиво в неограниченном количестве. С другой стороны, Мамонов знал, что пиво для этих двоих было чем-то вроде лимонада, а потому не волновался.

— Ну-с, — произнес Черкасов, вытряхивая содержимое чемоданчика Мансура на деревянный стол, — как видишь, это доллары, о чем я тебе, сукин кот, и говорил!

Мамонов посмотрел на гору «зелени», которая лежала на столе. Подошел, подержал в руках несколько бумажек, пошуршал ими между пальцев, после чего в изумлении воззрился на Черкасова.

— Шеф, вы просто провидец. Здесь же сотни и сотни тысяч…

— Ровно девятьсот штук, мы уже пересчитали с Марьяшей. — Шеф хлопнул по плечу одетую только в крохотные трусики-невидимки свою неизменную массажистку. Мамонову при виде обнаженной девушки мгновенно стало жарко, но в присутствии шефа он не позволил себе даже чуточку ослабить галстук. Так и сидел, как болван, в костюме и галстуке в плетеном кресле, где прежде, бывало, сиживал в халате на голое тело. С другой стороны, они с Черкасовым приехали сюда не развлекаться — так что пенять было не на что.

— Мансур, сволочь, отрубился, — сообщил, выходя из парилки Гвоздь, облачённый в тельняшку и длинные черные трусы, которые в совковое время назывались семейными. При всем том его голубой десантный берет по-прежнему сидел у него на голове как приклеенный.

— Ну, отрубился — стало быть, надо снизить в парилке температуру. Пока. Градусов эдак на двадцать, — хладнокровно произнес Черкасов, снимая с помощью Марьяши пиджак и рубашку и облачаясь в легкий льняной халат. — Но ты, Гвоздь, слишком не увлекайся. Мансур этот, между прочим, азиат, к жаре привычен, а потому способен выдержать еще и не такую температуру. Будет молчать — мы его и живым огнем припечем. Пусть знает.

Час проходил за часом. Мамонов — с разрешения шефа — освободился, наконец, от костюма, рубашки и галстука и теперь блаженствовал в привычном шелковом халате, поигрывая шнурами от пояса. К нему, как и к Черкасову, тоже вызвали массажистку — Любашу. Дело перевалило за полночь.

Мансур, однако, по-прежнему молчал.

— Скажите на милость, Александр Николаевич, — обратился к шефу Мамонов, — какого черта вам от этого Мансура нужно? Чурка — он и есть чурка.

— Долбодуб, — нежно обозвал подчиненного Александр Николаевич. — Ведь взял же Касым у кого-то эти полтора-два миллиона — и, между прочим, половину с собой все-таки увез. — Черкасов со значением посмотрел на своего приятеля. — Помнишь второй чемоданчик? А мы с тобой уже выяснили, что деньги эти у местных казахов он занять не мог. И ни у кого другого тоже. Значит, — Черкасов осторожно стряхнул пепел со своей сигары в литую серебряную пепельницу, — у него появился новый источник, откуда он черпает средства. — А нам о нем ничего неизвестно.