Агент зарубежного центра - [63]

— Мы просили советских представителей породнить нас с городом, где много деревообработчиков, столяров. Нам назвали Запорожье. Только оказалось, что там живут не столяры, а сталевары, но дружба с запорожцами уже стала такой крепкой, приятной и заняла такое место в жизни лахтинцев, что мы решили ее продолжать. И вот уже более двадцати лет. Ездим друг к другу в гости…

После обеда Калью немного отдохнул в своем номере (сосед-журналист сразу ушел по магазинам), потом сделал зарядку, принял холодный душ, оделся, вышел из гостиницы. Погода была пасмурной, навевала какую-то неизъяснимую тоску. «Да что это я загрустил?» — подумал он и мысленно заставил себя встряхнуться. К месту встречи пошел пешком.

Евгений (или как его там в действительности зовут?) уже ждал его у дверей телеграфа. Остановили проходившее мимо такси. Мужчина на плохом немецком языке стал объяснять маршрут поездки шоферу, тот молча кивнул и повез совсем не туда. «Подстроили?» — с тревогой подумал Калью, но Евгений достал план Хельсинки, показал, куда надо ехать. Водитель опять молча, невозмутимо кивнул, и вскоре они подъехали к отелю «Хелка».

В знакомый номер Калью поднялся уже вполне спокойным, но был, что называется, начеку.

Хозяин номера откупорил бутылку «Кока-колы», предложил гостю. Калью с удовольствием выпил бокал освежающего напитка, сел в кресло.

— Я проанализировал наш вчерашний разговор, — заговорил мужчина. — Вам надо остаться жить там, где вы живете: мы не сможем возместить расходы на ваш переезд. Тем более — ведь плаваете. Во-вторых, в Эстонии действовать очень трудно…

Эти слова он произнес с большим огорчением, неудовольствием, и Калью мысленно улыбнулся.

Далее энтээсовец стал развивать мысль о том, что прибалтийские народы заняли очень плохую позицию и ждут, что в один прекрасный момент кто-то вернет им довоенные границы (Калью подумал: «У Литвы отберут Вильнюс и Клайпеду?»), а от русских потребуют возвращения в Россию… В своем довольно продолжительном монологе Евгений утверждал, что в программе «солидаристов» есть конкретное положение о малых народах, но оно осуществимо только после победы над Советами. А сейчас Калью будет вынужден действовать в одиночку, так как вербовка связана с большим риском. Одному, конечно, трудно, но помните, что сейчас в СССР много новых групп, которые ищут связи с нами — с НТС, а мы — с ними. Позднее объединим и одиночек в свои группы, из маленьких создадим большие. Тогда и Калью почувствует, что может смелее вовлекать в борьбу новых людей по программе «солидаристов».

— А пока я дам тебе клише (Евгений перешел на доверительное «ты»), текст которого не устареет. Распространяй — в больших городах и в маленьких местечках.

Мужчина достал из шкафа портфель, извлек из него конверт с клише, объяснил, как им пользоваться.

— Краска обычная штемпельная. Это не потребует больших затрат, а если понадобятся деньги, то напиши нам так: «Было бы хорошо, если бы ты смог мне вернуть долг». Чтоб во фразе было слово «долг».

Евгений то нервно ходил по номеру, то усаживался напротив Калью, несколько раз дотронулся рукой до его колена, зачем-то менял одни очки на другие, при электрическом свете лицо его стало бесцветным, нижняя челюсть еще более выдавалась вперед и тогда обнажались кривые, неровные зубы.

Он доказывал, что у живущих в СССР нет полного представления о происходящем в стране, это лучше видно издалека, например, им — «солидаристам». В Таллинне ведь не знают, что в Москве продавали гнилой картофель, происходят забастовки из-за нехватки мяса, один вагоновожатый наехал трамваем на милиционера — суд признал его виновным, но по требованию народа он был освобожден… Примитивные листовки распространяют в разных городах школьники — они видят недовольство родителей существующими порядками. На многих ответственных постах сидят «дубы» с партийными билетами…

Евгений вошел в раж. Калью терпеливо слушал его горячую речь, потом все-таки сказал:

— Все это не облегчит мою работу..

— Облегчит! Именно сейчас создалась благоприятная обстановка!

— Ну, как же я подойду к первому встречному, недовольному гнилым картофелем в магазине, и предложу ему включиться в работу «солидаристов»? А недостатки вскрываются и ликвидируются — это каждый знает, об этом и в газетах пишут.

Мужчина опять сменил очки, сел напротив Калью. Сказал убежденно:

— Из хозяйственных затруднений надо делать политическое недовольство. Углублять его.

— Да, но в России сейчас такими методами уже не борются. Да и в Эстонии…

Собеседник перебил его:

— В 1917 году революция началась из-за нехватки хлеба…

— Но тогда было оружие, а сейчас откуда?

Евгений согласился, что, конечно, сейчас время другое, но мы все-таки можем многого добиться, только приходится надеяться на самих себя, на суровый дух солидаризма. Если б не мешали всякие разговоры о сосуществовании, вроде этого… Хельсинкского пакта…

Калью посмотрел на часы, твердо сказал:

— В восемнадцать двадцать пять я должен вернуться в гостиницу.

Евгений осекся, вздохнул с сожалением: он уезжает, больше поговорить не удастся. Еще раз, зажигаясь, посоветовал продолжать борьбу и переписку с центром НТС, прохождение которой вполне надежно. А Прийт пусть будет всегда готов принять курьера с литературой…