Агент полковника Артамонова - [37]

— Слаб я, — сказал он. — Меня хватит на две-три версты.

— И все же — рискнем.

— Можно, — согласился русский. — По крайней мере, я отвлеку на себя собак. Если будет погоня.

Побег наметили в день, когда русского не спустят в колодец. На заходе солнца перед возвращением в лагерь Константин закопал русского в песок, откуда можно было незаметно для охранников удалиться в барханы.

И надо же было случиться: в следующий день, когда все живое спряталось от солнца, около того места, где был закопан русский, оказался охранник. Он сидел под тростниковым навесом, обозревал местность, у ног его стояла винтовка.

Константин, раздетый до шаровар, пошел на него открыто, издали прокричал:

— Несу воду!

На охранника шел высокий, не изможденный человек, турецкой внешности. Человек шел и улыбался. Каторжане не улыбались. И охранник принял его за своего, даже не потянулся к винтовке. Но уже когда Константин протянул флягу, охранник узнал каторжанина, которого пригнали месяц назад, схватил оружие, но каторжанин его опередил, железными руками сдавил его за горло.

Константин закопал охранника в яму, где с ночи лежал русский. Захватив винтовку и флягу с водой, каторжане удалились в пустыню.

Шли ночами, днем зарывались в песок. Русский вспомнил, что, согласно Библии, здесь шли изгнанные из Египта евреи и на них падала манна небесная, поэтому они не умерли с голоду. Тогда была ранняя весна, и сейчас был март. Так они набрели на кусты, облепленные белыми хлопьями. Попробовали на язык — сладкие.

Беглецы ахнули! Манна не манна, а цветок съедобный. Цветами кормились несколько дней, пока вдали не увидели купу зеленых деревьев. Русский признался, что он моряк, зовут его Глеб, в проливе Дарданеллы ночью во время шторма его смыло с палубы, подобрали турки, продали какому-то купцу, а тот перепродал его, и уже перепроданного угнали на каторгу.

Моряк, несмотря на изможденный вид, оказался живуч, шел не отставая. Воду пили по два глотка в день. И все равно довольно скоро опорожнили флягу. От неминуемой смерти спасла их увиденная издали купа деревьев. Это оказался оазис с пальмовой рощей. Здесь жили арабы. У них было около десяти одногорбых верблюдов и небольшое стадо серых коз.

Беглецы выдали себя за участников археологической экспедиции. Араб, видимо, старший, немного говорил по-турецки. Он сказал, что недалеко отсюда работает экспедиция. Чья она, он не знает.

Араба заинтересовала винтовка, которую принес с собой Фаврикодоров. Жестами он объяснил, что хочет иметь у себя это ружье.

— Я — верблюд, ты — ружье. Я — два халата, ты — патроны.

Сошлись на том, что на верблюде араб их отвезет к иноземцам, копающим пустыню, и там они отдадут ему винтовку и к винтовке единственный патрон. У солдата, которого пришлось обезоружить и усмирить, больше патронов не было.

Отдохнув в оазисе и немного восстановив силы, беглецы на верблюде отправились искать экспедицию. Нашли ее на четвертые сутки на берегу моря. Это были археологи из Манчестера. Они сразу же сказали, что им нужны землекопы. Беглецам ничего другого не оставалось, как согласиться. Англичане кормили хорошо, но и работу спрашивали.

Так Константин Фаврикодоров и его русский товарищ по несчастью стали рыть землю, где им указывал старик профессор. За лето они перелопатили столько песка и глины, что можно было отсыпать огромную дамбу.

Осенью англичане возвращались домой через Александрию. Беглецов они оставили на Сицилии. Оттуда беглецы на русском корабле добрались до Одессы.

А в Одессе их сразу же отправили в карантин: вдруг привезли они заразную болезнь? Такое уже случалось: около тюремного замка возвышался холм, где покоились одесситы, умершие от чумы.

Глеб стал требовать, чтоб ему позволили встретиться с офицером из военного округа и передать важное сообщение.

— Понимаешь, — говорил он Константину, — я сидел в одном каземате с русским унтер-офицером. Меня он просил, если я вернусь в Россию, надо будет сообщить русскому командованию, что в Одессе его схватили черкесы и продали в рабство. Теперь его увозят в Салоники на возведение крепостного замка.

— Как звать унтер-офицера?

— Балабанов.

Костя вспомнил, что в экспедиции капитана Артамонова, где он работал проводником, эту фамилию называли.

— Когда вы с ним виделись?

— С Балабановым? Зимой прошлого года.

Вдвоем они упросили начальника карантина, пожилого розовощекого бородача с золотой серьгой в правом ухе, чтоб он сообщил в штаб Одесского военного округа о том, что унтер-офицер Балабанов из команды геодезистов находится, по всей вероятности, в Салониках на каторжных работах. Пусть передадут в Санкт-Петербург капитану Артамонову.

Начальник карантина снизу вверх взглянул на Константина:

— А вы кто?

— Я — Фаврикодоров, защитник Севастополя, кавалер ордена Святого Георгия, бежал из турецкой каторги вместе со своим товарищем, — и показал на Глеба.

— Ну вот что, ребятки, — сказал розовощекий бородач, поблескивая золотой серьгой, — если все это так, я доложу дежурному офицеру. А там уже как он решит, посылать ли телеграмму капитану в Петербург или ограничиться разговором с вами.

— Мне бы в город, хотя бы на час, — заикнулся было Константин. — У меня тут друзья.