Агент полковника Артамонова - [36]

А два месяца спустя, в апреле 1873 года, «за отличие по службе», как значилось в приказе, штаб-офицеру Артамонову было присвоено очередное воинское звание полковник. Вскоре особым приказом военного министра генерал-от-инфантерии Милютина полковник Артамонов был назначен «…заведывающим обучающимися в Николаевской Академии Генерального штаба офицерами».

Месяц спустя последовал новый приказ, согласно которому полковник Артамонов исключался из списков «чинов корпуса военных топографов».

И все эти годы, какую бы работу он ни выполнял, в каких бы должностях и состоял, он занимался главным делом — готовил своих людей для тайных баталий. И не было дня, чтоб сердце не саднило о пропавшем без вести Фаврикодорове.

Где он? Что с ним?

Профессор Обручев время от времени своими шифрограммами беспокоил русское посольство в Константинополе. Посольство пока ничем его не радовало.

Египет. 1875. Весна

Пойманному у крепости Кючук поджигателю почты голову рубить не стали. Мужчина крепкий, сильный и, несомненно, выносливый, такие в Османской империи нужны на каторжных работах.

Сын Гочо, теперь уже гвардеец Абдул, выдал своего настоящего отца турецкой полиции, нисколько об этом не сожалея. Для него он, как и для его отчима Ахмеда-Гамди, Фаврикодоров считался опасным преступником. Так его в казарме воспитали: враг султана — твой враг. В душе Абдул гордился, что солдаты расквартированного в крепости инженерного, батальона, недостойные быть гвардейцами, за глаза его называли янычаром, воином султана, сеющим смерть и ужас.

Преданный родным сыном, Константин Фаврикодоров, закованный в цепи, был доставлен с очередной партией преступников в каменоломни Нубийской пустыни. Египет, эта самая южная провинция Османской империи, пользовалась у турецкой знати недоброй славой. Здесь восставали не только рабы, но и египетское войско во главе со ставленниками султана, и тогда они вели восставших прямо на Константинополь — свергать очередного султана. Обычно на помощь султану приходила Англия — корабельной артиллерией подавляла восставших. Но однажды она не смогла помочь: в тот год восстали индусы. И тогда русский царь Николай предложил Турции свою помощь. Султан долго не решался пустить русские военные корабли в Босфор, но египетское войско уже входило в Константинополь. И султан согласился принять помощь России. За этот поступок британский посол отчитал султана: «Как вы смели допустить своего вечного врага в столицу империи?» На что султан, переживший страх за свою корону, ответил господину британцу: «Когда человек тонет, он готов ухватиться даже за хвост змеи». Мудрым ответом британец остался доволен. Для султана змея — это Россия.

В Египте запомнили, что Россия, как и Англия, в трудный для султана момент возьмет его сторону. Русских, даже каторжан, здесь не миловали.

Товарищи по несчастью предупредили Фаврикодорова:

— Здесь запрещено говорить по-русски, даже ругаться. Русских отправляют в колодец. Там уже есть один. Его, как и тебя, недавно пригнали. Ты видел когда-нибудь русских?

Каторжан подкупило то, что Фаврикодоров — турок. На каторгу турки попадают редко. Туркам, врагам султана, обычно рубят головы. Этого почему-то пощадили. Сюда отбирали физически крепких и не смотрели, какого он роду-племени.

За месяц Константин обжился. От темноты до темноты ломал камень под обжигающим нубийским солнцем: каторжане в расщелины забивали платановые сваи, сваи заливали водой, и влагой напитанное дерево разрывало камень.

Со всех сторон раскаленной жаровней дышала пустыня. Спасение было в тени скалы. Дозволялось прятаться только в полдень. Тогда и охрана, и собаки на солнце не показывались. Еда — два раза в день, две овсяных лепешки. Воду доставали курдюками из глубочайшего колодца. Там — работали обреченные на скорую смерть. Поднимали их на поверхность поздним вечером, когда спадала жара, иначе резкий перепад температур губительно воздействовал на легкие. Человек с воспаленными легкими долго не жил.

Вечером ему показали русского. Тот был среднего роста, светловолосый, коренаст, но уже не человек, а мумия — скелет, обтянутый кожей. Когда совсем стемнело и охрана удалилась на покой, оставив на привязи сторожевых собак, Константин подполз к русскому, шепотом поздоровался:

— Здравствуй.

Вместо приветствия тот спросил:

— Ты — русский?

— Русский.

— Давно здесь?

— Месяц.

— Пока не оставили силы, убегай. Иначе тут — смерть.

— Тогда — бежим вдвоем.

— Я тебе буду обузой. А бежать надо на восток, на Красное море. Там — корабли. Только не попади на английский. Англичане вернут. Уже возвращали. Иди строго на северо-восток, по пути встретишь два оазиса. Там найдешь воду и пищу.

Русский был прав: если хочешь выжить, бежать надо как можно раньше, иначе здесь силы иссякнут, тогда о побеге не может быть и речи.

Константин размышлял: да, бежать надо. Но когда? Злые псы не дадут сделать и одного шага — разорвут на части. А псов здесь — добрый десяток.

Изучив режим охраны, Константин решил бежать среди бела дня, когда все живое прячется от беспощадных лучей солнца.

Русский одобрил план, но от побега отказался.