Агент из ресторана [сборник] - [37]

Наличие у него пистолета меня не встревожило. Закон, разумеется, запрещал ношение оружия, но ведь другие законы запрещали убийство, прелюбодеяние, поджог и даже плевки на тротуаре. Законы писаны на все случаи жизни, и я решил — похоже, «Стейнхаузер» помогал примиряться с человеческими слабостями, — что толстячок немец носит с собой пистолет не просто так, а имея на то веские причины.

Я как раз поздравлял себя с этим выводом, от коего за версту веяло здравым смыслом, когда лопнуло заднее левое колесо. Отреагировал я автоматически. Не снял ноги с педали газа, даже нажал чуть сильнее, и выровнял машину. Нас вынесло на встречную полосу движения, к счастью, на этом участке автобана не было разделительного барьера, но мы не перевернулись и не слетели под откос. Да и из Бонна в это время никто нс ехал.

Маас переживал случившееся молча. Я же ругался секунд пять, гадая при этом, заменят ли мне колесо по гарантийному талону.

— Мой друг, вы — прекрасный водитель, — разлепил наконец губы Маас.

— Благодарю, — я дернул за ручку, открывающую капот, где лежала запаска.

— Если вы скажете мне, где инструменты, я сам заменю колесо.

— Это моя забота.

— Нет! Когда-то я был первоклассным механиком. Если вы нс возражаете, я хочу таким способом расплатиться за проезд.

Через три минуты он снял спустившее колесо. На его месте оказалась запаска, поддомкраченный «порше» снова встал на четыре колеса. Маас завернул гайки и удовлетворенно шлепнул ладонью по шине, как бы показывая, что доволен результатами своего труда. Эти операции заняли у него не более двух минут. Он даже не снимал пиджака.

Маас повесил снятое колесо на крюк под капотом, уложил на место инструменты, захлопнул капот, вновь залез в кабину, на этот раз задницей вперед. Когда мы выехали на автобан, я поблагодарил его за помощь.

— Пустяки, герр Маккоркл. Я рад, что смог хоть чем-то помочь. И я останусь у вас в долгу, если по приезде в Бонн вы высадите меня у вокзала. Там я без труда найду такси.

— Бонн не так уж велик. Я могу отвезти вас куда нужно.

— Но я еду в Бад Годесберг. Это далеко от центра.

— Отлично. И мне туда же.

Через мост Виктории мы выехали на Ройтерштрассе и далее на Кобленцштрассе, бульвар, прозванный местными острословами дипломатическим ипподромом. По утрам по нему в «мерседесе-300», в сопровождении двух полицейских на мотоциклах и «белой мыши», специально построенного для этого дела фирмой «Порше» автомобиля, проезжал канцлер ФРГ, направляясь во дворец Шомбург.

— Где вас высадить в Годссберге? — спросил я.

Из кармана пиджака он достал синюю записную книжку. Нашел нужную страницу и ответил:

— Возле кафе. Оно называется «У Мака». Вы знаете, где это?

— Конечно, — я затормозил перед светофором. — Я — хозяин этого кафе. 

Глава 2

Таких кафе, вернее, салунов, как «У Мака», в Нью-Йорке, Чикаго или Лос-Анджелесе можно насчитать с пару тысяч. А вот в Бонне и Бад Годесбергс в тот год нашлось бы лишь несколько заведений, где могли приготовить сносный коктейль. Скажем, клуб американского посольства, где обслуживали только членов клуба да их гостей, или бар на Шаумбергер Хоф, но цены там были аховые.

Я открыл салун годом раньше, когда Эйзенхауэра[3] впервые избрали президентом. В самый разгар предвыборной кампании, полной обещаний одержать безоговорочную победу в Корее, армейское руководство решило, что безопасность Соединенных Штатов не пострадает, если группе анализа военной информации, расположившейся в быстро разрастающемся американском посольстве на берегу Рейна, придется обходиться без моих услуг. В общем-то, я и сам уже гадал, когда же меня выставят за дверь, потому что за двадцать месяцев довольно-таки приятного пребывания в посольстве никто не обратился ко мне с просьбой о проведении какого-либо анализа той или иной военной проблемы.

Через месяц после демобилизации я вновь оказался в Бад Годесберге, сидя на ящике пива в зальчике с низким потолком, когда-то служившем Gaststaltc[4]. Зальчик сильно пострадал от пожара, и я подписал с его владельцем долгосрочный договор об аренде, исходя из того, что он обеспечивает лишь общий ремонт. Вес же изменения в планировке и мебель идут за мой счет. Вот я и сидел на ящике с пивом, окруженный коробками и контейнерами с консервами, выпивкой, столами, стульями, посудой, и на портативной машинке печатал шесть экземпляров заявления с просьбой разрешить мне продавать еду и напитки. При свете керосиновой лампы. На пользование электричеством требовалось отдельное заявление.

Я не заметил, как он вошел. Он мог находиться в зальчике минуту, а может — и десять. Во всяком случае, я подпрыгнул от неожиданности, когда он заговорил,

— Вы — Маккоркл?

— Я — Маккоркл, — ответил я, продолжая печатать.

— Неплохое у вас тут гнездышко.

Я повернулся, чтобы посмотреть на него.

—- О Боже! Нью-Хэвен. Выпускник Йеля. — Судил я, разумеется, по выговору.

Роста в нем было пять футов одиннадцать дюймов, веса — сто шестьдесят фунтов[5]. Он подтянул к себе ящик пива, чтобы сесть, и своими движениями очень напомнил мне сиамского кота, который когда-то жил у меня.

— Нью-Джерси, не Нью-Хэвен, — поправил он меня.