Агата Кристи: Английская тайна - [205]

Дальше Агата пространно писала о том, как не нравились ей ранние инсценировки ее книг:

«Именно потому, что я так их ненавидела, я решила инсценировать „Лощину“ сама. Я писала ее в Поллирэче, и ты сделала все возможное, чтобы отговорить меня это делать! Если бы тебе удалось убедить меня держаться только книг, не было бы ни „Мышеловки“, ни „Свидетеля обвинения“, ни „Паутины“. Я могла прекратить перекладывать свои книги для сцены, но тогда я не стала бы драматургом и лишила бы себя массы удовольствия!..

Все, что связано с театром, — это азартная игра. Если лондонская постановка не осуществится, я буду за тебя рада!»

В июне того года Агата, упав в Уинтербруке, попала в больницу «Наффилд» в Оксфорде с переломом бедра. «В течение одного-двух дней положение было критическим, — писал Эдмунд Корк в ее американское агентство, — но я счастлив сообщить Вам, что она чудесным образом поправилась».[535] По возвращении из больницы Агата написала дочери почтовую открытку в другом тоне. Почерк был дрожащим и свидетельствовал о ее старости и слабости.

«Дорогая моя Розалинда, как прекрасно избавиться от больницы и снова быть дома. Ты замечательно все устроила в комнате, и там прохладно — гораздо прохладнее, чем в спальне наверху. Последние ночи в больнице было так чудовищно жарко и душно — почти невозможно спать, я прилипала к судну, которое было плохо присыпано тальком, так что у меня кусочками слезала кожа. Цветы, которые ты повсюду расставила, очаровательны, я счастлива. Ты так добра…

Хожу я отлично, так сказали и врачи, и сестры. Макс благородно ухаживает за мной по ночам. Условия абсолютно роскошные, особенно после того как привык просыпаться на бесконечных суднах. Миссис Белсон [домоправительница в Уинтербруке] очень ловко помогает одеваться и спускает мне ноги с кровати. Дорогая Розалинда, как мило с твоей стороны, что ты приехала и обо всем позаботилась…

Бинго уже перестает на меня сердиться за то, что я его оставила».

Бинго заменил Трикла, который умер в 1969 году. Он был чрезвычайно нервным псом. «Знаете, Агата, он у вас ненормальный», — говорил, бывало, А. Л. Роуз, когда гостил в Уинтербруке. Телефонный звонок вызывал у собаки приступы бешенства — «Агата нафантазировала себе, будто Бинго верит, что в телефоне живет дьявол»,[536] — и он кусал всех, кто входил в дом. Иногда он кусал и Макса, который, несмотря на это, очень его любил. Но Агату Бинго боготворил. Так же как Питер за сорок лет до того, он был для нее источником бескорыстной преданности. «Каждое утро он снова и снова демонстрировал ей свою любовь, залезая под стеганое пуховое одеяло», — писала Розалинда.

Его истошный лай слышен на пленке, где записана беседа Агаты с лордом Сноудоном, который в 1974 году проводил в Уинтербруке фотосессию. Речь Агаты на записи вежливая, дружелюбная, но совершенно отстраненная. Сноудону приходилось вытягивать из нее ответы; это слегка напоминало то, как Пуаро, прилагая неимоверные усилия, беседует с княгиней Драгомирофф в «Убийстве в Восточном экспрессе». Слышен там и голос Макса, время от времени вставляющего какое-нибудь замечание. В какой-то момент интервьюер задает Агате вопрос об экранизации ее книг, на него она отвечает особенно неохотно. Ей чрезвычайно не понравился фильм по «Ночной тьме»,[537] и она горячо протестовала против полупорнографической сцены насилия: «Там была очень неприятная сцена, приписанная в конце и совершенно ненужная. Я имею в виду эпизод, в котором душат другую женщину. Показано ужасно натуралистично. Это мне, конечно, не понравилось». При этом Макс замечает, что с операторской точки зрения фильм сделан хорошо. «Да? — говорит Агата. — Мне так не кажется».

Сноудон также спрашивает о предстоящих съемках «Убийства в Восточном экспрессе»: не беспокоит ли ее предполагаемое обилие звезд среди исполнителей — Альберт Финни, Джон Гилгуд, Лорен Баколл… «Да, если это так, думаю, будет раздражать». На самом деле, посмотрев фильм, она не высказала к нему претензий. Приобретя стойкую идиосинкразию к кинематографу после опыта сотрудничества с Эм-джи-эм — она, например, неоднократно отклоняла поступавшие от Голливуда просьбы разрешить экранизацию «Пассажира из Франкфурта», — Агата согласилась на съемки «Восточного экспресса» отчасти потому, что с такой просьбой к ней напрямую обратился лорд Маунтбаттен, с которым она в 1969 году переписывалась относительно «Убийства Роджера Экройда» и чей зять лорд Брабурн хотел снимать фильм. «Как Вы знаете, — писал ей лорд Маунтбаттен в конце 1972 года, — вся моя семья — поклонники Агаты Кристи… И все мы считаем, что ни один из фильмов, сделанных до сих пор, не отдает должного духу Агаты Кристи».

«Должна откровенно признаться, что в отношении фильмов по моим книгам я нахожусь в сложном положении, — отвечала ему Агата. — Мне больно смотреть их — такие ужасные сценарии, такой плохой подбор актеров… Твердо отказывать в разрешении всем, кто делает кино, и строго придерживаться этой позиции гораздо легче, но, несмотря на все это, я с удовольствием познакомлюсь с Вашим зятем». В 1974 году фильм вышел и произвел фурор; у критиков он тоже в целом имел успех, хотя Дороти Оулдинг он не понравился («но я чувствовала, что мне следует помалкивать»), а журнал «Тайм» выступил с едкой рецензией, в которой содержался следующий язвительный, хотя и не совсем несправедливый пассаж: «Похоже, все было бы куда интереснее, если бы Шона Коннери или Ингрид Бергман, а не исполняемых ими персонажей, подозревали в совершении бесчестного поступка». Но фильм положил начало новой манере экранизации ее книг: «Смерть на Ниле» и «Зло под солнцем» стали замечательными блокбастерами, обладавшими высочайшими доступными экранизации достоинствами.