Агасфер. Старьевщик - [9]
— Смею надеяться, отец приор…
— Да, вы теперь уже не тот юный прапорщик, стройный и гибкий, как тростник…
— Вы забыли про главную примету, неизвестную тем, кто меня может искать, отец приор. С тех пор у меня стало на одну руку меньше…
— Да, и это тоже, — не обращая внимания на горькую иронию, прозвучавшую в словах собеседника, кивнул аббат. — Впрочем, вы и с одной рукой управляетесь так, как не каждый человек с двумя! Я видел, как вы вместе с братьями работаете лопатой в саду… Но чем же вы намерены заниматься, выйдя из монастырских стен? Куда направитесь? Если это не секрет, конечно…
— Я не знаю, отец приор, — пожал плечами Берг. — Меня тянет в Россию, и все…
— «И все»! — усмехнулся аббат. — Ваши батюшка с матушкой, насколько мне известно, покинули сей бренный мир несколько лет назад. После них осталось небольшое именьице, но предъявить на него права вы не можете, ибо тогда вам придется выйти из тени и отдаться властям. Не собираетесь ли вы в Японию, дорогой господин Берг? Признаюсь, что сведений о вашем японском друге я не имею, и даже не знаю, жив ли он…
— Я хотел бы вернуться в Россию, — упрямо повторил Берг. — Если ваша милость сочтет возможным дать мне рекомендации, может быть, я найду место в какой-нибудь частной библиотеке. Ну а нет — поеду в Крым, поищу место управляющего в одном из тамошних многочисленных имений.
— Что ж… Раз вы тверды в своем намерении покинуть нас, открою вам несколько секретов. Во-первых, вы достаточно обеспеченный человек, господин Берг, — хотя и не знали об этом до сих пор!
— Вы не шутите, отец приор?
— Такими вещами не шутят. Итак, ваш японский друг Эномото, покидая Россию, оставил у меня для вас некую денежную сумму. Эти деньги, положенные мною в банк, за двадцать лет увеличились почти втрое и на сегодняшний день делают вас если не богатым, то весьма обеспеченным человеком! Во-вторых, я намерен выплатить вам жалованье хранителя нашей библиотеки, которую вы взялись приводить в порядок полтора десятка лет назад, добившись на этом поприще превосходных результатов…
— Не знаю, отец приор, смогу ли я принять от монастыря эти деньги…
— Надеюсь, вы не считаете, господин Берг, что таким образом я хочу купить ваше молчание относительно страшного преступления, совершенного одним из отцов нашей церкви нынешней ночью?! Наш орден, скажу вам откровенно, один из самых богатых в Европе и легко может себе позволить по достоинству вознаградить человека, много лет трудившегося на его благо! Ну а что касается вашего молчания, то поверьте, господин Берг: в этих стенах вам не найти ни одного свидетеля, способного подтвердить ваши обвинения, кои таковые возникнут…
— Не сомневаюсь, отец приор…
— С рекомендациями, разумеется, проблем не возникнет. Более того, я имею возможность обеспечить вас документами на новое имя! И не спорьте! Мне кажется, это будет разумной предосторожностью на тот случай, если ваше настоящее имя в России еще не забыто.
— Вы предусмотрели буквально все, отец приор…
— Погодите, Берг, я еще не все сказал. Знаете, мне кажется, что желание прозябать где-нибудь в хранителях библиотек или управляющих поместьями вряд ли соответствует вашему живому уму и удивительным аналитическим способностям. И я, пожалуй, дам вам письмо к моему старинному петербургскому знакомцу. Весьма любопытный человек, даю слово, Берг! Если он проникнется к вам доверием, у вас начнется очень интересная и нужная людям и правительству жизнь!
— Вы начали говорить загадками, отец приор…
— Увы: это не моя тайна. Да и узнал я о втором увлечении господина Архипова случайно. Вычислил, как вы любите говорить. Но все, больше ни слова. Готовьтесь к выходу в большой мир, Берг! Если по совести, я даже завидую вам. Впрочем, у каждого из нас своя судьба, своя доля, свой крест…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Городовой четвертого года службы Перфильев, стуча жесткими сапогами, вынырнул из проулка, по-хозяйски прошелся вдоль ступеней вокзального дебаркадера, где дремали три извозчичьих клячи, а из-под пологов доносился дружный храп заскучавших без работы ванек. В скудном свете далекого качающегося на ветру фонаря городовой разобрал номера, намалеванные на прибитых к основанию оглобель жестянках. Ага: нуль-четыре-двадцать-два! Свой человечек спит здесь, стало быть! Перфильев властно постучал по полости ножнами шашки:
— Хватит дрыхнуть! Эй! Царствие небесное проспишь!
— Но-но! Побалуй тут у меня! — спросонья заворчал из-под меховой полости ванька, заворочался, выпрастывая голову. — Я вот тя счас ожгу кнутом, чтоб не баловал, уставших людев не беспокоил…
Высунув голову наружу и разглядев «баловника», извозчик тут же выбрался из-под полости целиком и поклонился:
— Кондратий Степанович, вот уж кого сто лет не видал! Доброго здоровьица, господин Перфильев!
— Ты мне зубы-то не заговаривай, «нуль-четыре-двадцать-два»! — с ходу рассердился городовой. — Ты пошто это, бедовая твоя душа, к тумбе посмел дохлятину свою привязать?
