Агасфер. Старьевщик - [154]

…Неизвестный художник действительно постарался. Однако, не зная имен мальчишек и боясь что-то напутать, нарисовал пастелью в каждом альбоме всех троих. На заднем плане заказчик попросил хоть несколькими штрихами наметить море. И это пожелание было исполнено…

Анастасия Петровна с улыбкой разложила на столе альбомы сыновей. И чем больше она их рассматривала, тем больше сжимались ее губы, тем больше они начинали дрожать. Она подняла на сыновей почему-то испуганные глаза:

— Он рисовал это при вас? Ах, по памяти…

Как ни старался художник, времени он обмануть не смог — так же, как и памяти матери. Павлик был одет в «матроску», безнадежно сожженную при утюжке в прошлом году. А у Мишеньки на рисунке были не успевшие отрасти после ветрянки волосы.

— Идите, поиграйте пока, мальчики. Я вас потом позову…

Захватив альбомы, Анастасия Петровна поднялась в свою спальню, где на стене висели фотографии ее детей — начиная с младенческого возраста. Проведя по последним, прошлогодним дрожащими пальцами, она вновь спустилась на веранду, подошла к креслу отца.

Тот за последние дни совсем сдал и почти все время проводил в полудреме, не сразу откликался, если к нему обращались, просил повторить вопрос. Сегодня был день визита доктора, и Анастасия Петровна хотела обратить его внимание на ухудшившееся состояние здоровья отца.

— Отец, я хотела с тобой серьезно поговорить. Папа, да проснись ты!

Петр Романович с трудом вынырнул из полузабытья, поморгал, улыбнулся дочери:

— Настенька… Что случилось, дочка?

— Папа, скажи мне правду, наконец! Ты много раз уверял меня, что мой Мишель умер. Несколько раз ездил его искать, и однажды сказал, что видел в каком-то монастыре его могилу. Это правда?

— Он умер, Настенька… Умер хорошо, как солдат… Не то что я — никому ненужный, угасаю в своем кресле… Свеча догорает…

Анастасия Петровна сорвалась с места, принесла икону Божией Матери, поднесла ее к глазам старика.

— Папа, поклянись перед этой иконой! Поклянись, что Мишель умер!

Старик закрыл глаза, из-под тяжелых морщинистых век выкатились две слезинки.

— Отец, поклянись иконой, поклянись своими внуками, что он умер!

— Я не могу, — после долгой паузы раздельно произнес Белецкий, не открывая глаз. — Настенька, это было так давно… Он взял с меня клятву! Но он не мог выжить, дочка!

Анастасия Петровна поднялась с колен, увидела Булата, встречающего бричку с Венедиктом Сергеевичем. Она машинально ответила на приветствие доктора, шепча:

— Этого не может быть! Не может! — и, словно проснувшись шагнула к доктору: — Венедикт Сергеевич, у меня к вам просьба. Помните, вы рассказывали мне про художника, про Ковача… Я очень бы попросила вас передать ему записку, пригласить его сегодня к ужину, на именины Мишеньки…

— Разумеется, голубушка! Но я не могу, я уже попрощался с ним! Он уезжает сегодняшним поездом. Хороший, но странный человек. — Старый доктор, кряхтя, подхватил свой саквояж. — Приехал на две недели и вдруг уезжает… Он часто улыбался, но глаза его всегда были печальны. Да что случилось, Анастасия Петровна?

Она промолчала, потом снова бросила взгляд на альбомы детей, на отца.

— Доктор, дети говорили, что у него не было руки — правой, левой?

— Кажется, левой. Протез, знаете ли… Сразу-то и не разберешь… Что стряслось-то?

Анастасия Петровна, не отвечая, вернулась к отцу:

— Папа, заклинаю: какой руки не было у Мишеля, когда ты его видел в последний раз? Левой?

— Он взял с меня клятву… Ты была еще ребенком, по сути… А он не хотел быть обузой, чтобы его жалели… Настенька, ты куда?

А дочь уже бежала к Аюпу, который, оседланный, стоял рядом с хозяином. Булат удивился, когда хозяйка вырвала у него из рук уздечку и крикнула:

— Помоги сесть!

До сих пор она никогда не подходила к дикому жеребцу — а сегодня тот покорно позволил чужой женщине взобраться ему на спину — и это тоже было удивительно!

— Хозяйка… Госпожа! Аюп — очень быстрый конь! Будь осторожна, хозяйка!

— Куда это она? — не понял старый доктор.

— Мальчики, я скоро вернусь! — крикнула детям Анастасия Петровна, поворачивая коня в сторону поселка.

— Только не езди по каротка дорога, хозяйка! Там опять смыло мост! — Булат обнял жеребца, что-то шепнул ему на ухо и отступил, легонько шлепнув его по шее.

Конь сорвался и помчался, легко перескочил через палисадник. Старый доктор охнул, когда Аюп взвился в воздух, но Булат успокоил его:

— Хозяйка умеет ездить верхом! Он часто ездил раньше — не на Аюпе, конечно! Но Аюп — кароши кон! Он не сбросит седок нарочно, он довезет!

Женщина, пригибаясь под низкими ветвями деревьев, чувствовала себя в седле все увереннее и кричала коню:

— Аюпушка, скорее! Ты же можешь, я знаю!

А жеребец и так летел во весь опор, плавно входя в повороты. У развилки, где начиналась опасная тропинка, он сбавил ход, покосился на наездницу, словно спрашивая: куда? Не раздумывая, она шевельнула левой уздечкой…

Вот и пропасть с разбросанными там и сям остатками моста.

— Прыгай, Аюпушка! Мы сможем! — Женщина, видя надвигающуюся широкую трещину в земле, не выдержала, закрыла глаза.

Она только почувствовала, как с чудовищной силой сжались и сразу же расслабились мышцы конского крупа — и Аюп взлетел над пропастью. Женщина инстинктивно легла ему на шею, обхватила ее руками…