Агасфер. Чужое лицо - [167]

От такой новости не то что опечалишься – волчицей взвоешь! Ну не обидно ли! Враги все сгинули, так этот живорез ненормальный того и гляди объявится!

⁂

И ведь объявился, ирод! Тоже наверняка не обошлось без «доброй души» – шепнул Богданову кто-то, что выпустили Соньку. На второй день и примчался к Гренадерше, дверь чуть не сломал, так уж к «невесте с приданым» рвался. Шурка, по привычке, за вилы схватилась – Богданов вилы те у нее мигом вырвал, через коленку переломил, а ей только пальцем погрозил: неласково, мол, тещенька, встречаешь! Ну да мы с тобой сговоримся, полагаю – а глянул на Шурку такими глазами, что та мигом через сени на улицу вылетела.

Богданов Соньку внимательно осмотрел, головой покачал: совсем ты, бабонька, старушонкой стала! Ишь, вся в морщинах, руку на перевязке держишь. Нахмурился было, а потом разулыбался: с лица-то, мол, не воду пить! Верно, бабонька? Подмигнул: где жить-то станем? Тут, что ли? Так от кабаков далековато… Давай-ка, Сонька, домишко другой купим! К площади поближе, к базарной.

Попыталась Сонька двумя путями Богданову от ворот поворот дать – не вышло. На упрек в предательстве: не дождался меня, мол, живешь уже с кем-то – пожал плечами, похлопал себя по ширинке, заржал:

– А тут, Сонька, на всех бабов поселковых хватит! И воопче: на себя-то в зеркало глядела после тюрьмы? Кому ты такая морщинистая нужна, кроме меня? А про бабенку-сожительницу и вовсе забудь: только топну – духом из избы вылетит!

Попробовала Сонька на бедность нынешнюю поплакаться: какая новая изба, милок? Были, были денежки, да и сплыли, пока в тюрьме сидела: власть отдать ей, мол, заставила, вторую нычку лихие люди нашли, разорили.

Тут Богданов улыбаться перестал, дотянулся ручищами до горла Соньки, сдавил слегка, поднял ее и к бешеным своим глазам приблизил. Пока Сонька, задыхаясь, ногами и руками махала, Богданов, оскалившись, сказал:

– Еще раз соврешь – по плечи в землю вобью! Каждую косточку по пять раз переломаю! «Слам» мне нужен, поняла, дура?

И, отшвырнув в угол, как паршивого кутенка, велел собираться.

Собирать-то нечего было. Пока Богданов, вытащив руками из горшка на плите полусваренную курицу, алчно ее жрал, Сонька выскочила во двор, побежала к прячущейся в сараюшке Шурке.

– Шурка, он меня куда-то тащит! Сбегай к исправнику, скажи: убивать меня повел! У него глаза бешеные прямо – может, заарестуют придурка! Я денег тебе дам потом – сбегай, выручи!

– И не проси, Софочка Ивановна! Не пойду! Не будет его исправник заарестовывать, потому как сам боится! – Гренадерша, присмотревшись, углядела вспухшее горло Соньки, багровые следы пальцев на нем. – Он тебя душил?! Не пойду! И меня придушит, изверг! Придушит и не почешется – потому как за такую старую ненадобь ничего ему не будет!

И Шурка решительно заперлась в сараюшке изнутри.

Богданов привел Соньку в чужую избу, выгнал, как и сулил, прежнюю бабу-сожительницу. Плюхнулся на кровать, начал снимать штаны. Поманил Соньку, покрутил ее перед собой, словно полено выбирал.

– Да, совсем постарела ты в тюрьме, бабонька! Уж и не знаю – как с моим антиресом мужеским быть… Ты пока за водочкой сбегай, да капустки квашеной принеси! Авось с пьяных-то глаз половину морщин на твоей роже не увижу! Иди, сказано! И не вздумай сбежать куда! Все равно найду!

⁂

Только на третий день смогла Сонька отпроситься у Богданова на часок – да и то потому, что деньги кончились, не на что водку покупать было. Побежала в лазарет, к доктору Перлишину. Повалилась перед ним на колени, стала умолять спасти ее от Богданова:

– Приступ у него, господин доктор! Поглядите! – Рванула ворот платья, показала страшные синяки и багровые пятна на горле и груди. – Заберите его в лечебницу! Или меня оставьте у себя – убьет ведь!

– А кто просил, мадам, выписать его под вашу ответственность да пригляд? – вздохнув, напомнил доктор. – Ладно, посиди здесь, к господину Выставкину схожу, посоветуюсь с полицией – что тут сделать можно.

Но начальник полиции доктора и слушать не стал.

– Богданов числится за тюрьмой для испытуемых, к полиции касательства не имеет.

– И что, жалоб на него в полицию никогда не поступает? – иронично поинтересовался доктор.

– А на кого они не поступают? – резонно возразил Выставкин. – И на него, и даже на вас, доктор! Это же каторга, а не Пажеский корпус, батенька!

– А придушит он завтра эту свою сожительницу – кто тогда отвечать станет? – Перлишин уже понял, что пришел напрасно.

– Когда придушит – разберемся! – весело пообещал Выставкин. – Между прочим, его на волю вы, господа эскулапы, выпустили. После убийства некоего Найденыша, если не ошибаюсь, его полиция в цепях к вам привезла! А вы его иголками потыкали, пилюлями покормили, да и с рук долой! Что, не так? Рекомендую вам написать рапорт на имя смотрителя Александровской тюрьмы. С мотивированной просьбой перевести упомянутого Богданова в кандальное отделение. С мотивированной! Только мотивов-то у вас пока нету, если не ошибаюсь?

– Да там меня и слушать не станут! – махнул рукой Перлишин.

– Тогда заберите его в лечебницу и держите у себя… Здесь полиция может вам поспособствовать – в случае сопротивления упомянутого Богданова.