Афродита - [6]
Девушки, игравшие на флейтах, вторили: — Эрос! Эрос!
— Эрос! Эрос! — пронзительно вторили флейтистки.
Пока флейты еще допевали последнюю мелодию, певица протянула руку к прохожим и, собрав четыре монеты, спрятала их в свою сандалию.
Постепенно толпа рассеивалась; многочисленные зрители с любопытством озирали друг друга. Шум их шагов и голосов заглушал даже плеск моря. Матросы вытягивали лодки на берег. Вокруг сновали продавцы фруктов с полными корзинами через плечо. Нищие робко протягивали дрожащие руки. Ослы, навьюченные полными бурдюками с вином и маслом, терпеливо переминались у изгороди, к которой были привязаны.
Солнце садилось, и на дамбе собралось куда больше праздношатающихся гуляк, нежели занятых делом тружеников. То здесь, то там люди собирались вокруг какой-нибудь женщины. Слышались голоса, окликающие знакомых. Молодые богатые люди снисходительно озирали задумчивых философов и с интересом разглядывали куртизанок.
А они собрались здесь всех рангов и возрастов, начиная от самых знаменитых, облаченных в легкие цветастые шелка и сандалии из тончайшей золотистой кожи, и до самых ничтожных, ходивших босиком и одетых кое-как. Это не значило, что бедные куртизанки были менее красивы, чем богатые, просто они оказались менее удачливы, однако мужчины обычно не удостаивали вниманием тех, чья прелесть не была подчеркнута изысканными одеяниями и множеством драгоценностей.
Дело происходило в канун праздника Афродиты, поэтому женщины особенно тщательно выбирали себе одежды, стараясь подчеркнуть достоинства фигуры; но некоторые из самых молодых вообще явились обнаженными. Их нагота никого не смущала — ведь вечерний полумрак накидывал на них свои легчайшие покрывала; но только те рискнули бы выставить свои прелести при солнечном свете, кто полностью был уверен в их совершенстве!
— Трифера! Трифера! — Какая-то молоденькая куртизанка весело растолкала прохожих, чтобы присоединиться к подружке. — Трифера, ты приглашена?
— Куда, Сезо?
— К Бакис.
— Еще нет. Она дает ужин?
— Ужин! Настоящий пир, моя милая. Во второй день праздника она отпускает на волю свою самую красивую рабыню — Афродизию.
— Наконец-то! Наконец-то она поняла, что к ней приходили только ради ее служанки.
— Я думаю, она ничего так и не поняла. Это все причуды старого Кереса, судовладельца. Он хотел купить рабыню за десять мин — Бакис отказала. Он предложил двадцать — она вновь отказала.
— Сумасшедшая!
— Ну, ты же знаешь Бакис. Ей так хотелось иметь вольноотпущенницу! Да и Афродизия стоит того, чтобы из-за нее поторговаться. В конце концов, Керес предложил тридцать пять мин, и только тогда Бакис уступила.
— Тридцать пять мин? Три тысячи пятьсот драхм?! За негритянку!
— Ну, отец-то ее был белый.
— Зато мать была черной.
— Бакис поклялась, что не уступит ее дешевле, а старый Керес совсем потерял голову от любви к Афродизии, вот он и согласился.
— А его-то пригласили на пир?
— Нет. Его час еще не настал. На пиру Афродизия будет десертом: каждый насладится ею в меру своего желания, и лишь на следующий день ее отдадут Кересу. Правда, боюсь, что она слишком устанет...
— Не волнуйся за нее. Керес частенько будет давать ей передышку! Я ведь знаю его, Сезо. Помню, он заснул, когда я была с ним.
И обе посмеялись над Кересом, а затем, отмерили друг дружке положенное количество учтивых комплиментов.
— Какое красивое платье! — с восхищением и завистью воскликнула Сезо. — Рисунок вышивки ты придумала сама? Это сделали твои рабыни или наемные мастерицы?
На Трифере было одеяние из тончайшей ткани цвета морской волны, расшитое цветами ириса. Темно-красный рубин, оправленный в золото, скреплял складки на левом плече; правая грудь и вся правая половина тела были обнажены до самого металлического пояска; подол был узок, к тому же раздвигался при каждом шаге, обнажая белизну ног.
