Африка: Сборник - [4]

И маленький горбун продолжил свой рассказ:

— Итак, мы шли мимо «Маршико». Окно таверны, как всегда, было открыто. Хозяин, которого я хорошо знаю (да и есть ли кто-нибудь, кого я не знаю в ночном Танжере?), выводил мелком цифры на грязной деревянной стойке. В таверне, как обычно, торчали испанцы, арабы, мальтийцы и евреи, все очень бедные, и одна толстушка испанка, всегда веселая и пьяная, известная своей беспутной жизнью. И еще была там другая испанка, худенькая, грустная и тоже очень пьяная. Время от времени какой-то испанец танцевал с одной из них, а другая в этот момент хрипло распевала; ее горло было обожжено огненными напитками, которые Аллах в своей мудрости запрещает нам пить.

Все было так, как всегда на исходе ночи; я, стало быть, намеревался продолжить путь с Омаром и Айшей. Но вдруг я услыхал голос Маноло, запевшего фламенко. И тогда я, словно завороженный, переступил порог таверны.

Будь люди справедливы, Маноло скорей, чем кто-либо иной, должен был бы купаться в славе и богатстве. Потому что никому не дано вкладывать в свой голос столько души и грусти. Но он очень некрасив и к тому же болен. Шея у него давно обезображена опухолью, глаза навыкате, приступы часто валят его с ног. Он не может работать каждый вечер. Поэтому его никто не нанимает. Он вечно голоден и, хоть еще вполне молод, выглядит стариком. Когда он поет на улицах или в «Маршико», люди забывают обо всем на свете. Потом они качают головой и говорят: «Бедняжка! Как он болен!» А мне так и хочется им крикнуть: «Если б он не был так болен, он бы не пел так прекрасно!»

Хорошо я знал и гитариста, который обычно подыгрывает Маноло. Этот негр, приземистый и толстый, всегда носит рваное пальто, грязную шляпу и большие черные очки. Не такой уж он хороший гитарист, однако понимает, что Маноло — замечательный певец, и, когда играет для него, старается изо всех сил. И еще он ему прислуживает и заботится о нем.

Исполнив два фламенко, Маноло закашлялся и направился вместе с гитаристом к стойке — попросить сосисок и вина. Одна из испанок, та, что была старая и толстая, в слезах обняла его.

Тут только я очнулся. Надо признаться, что, когда Маноло перестает петь, я еще какое-то время витаю где-то, — так вот, я очнулся и увидел в глубине зала своего друга Флаэрти. Он поселился в Танжере еще до моего рождения, и он совсем не гордец и интересуется всем в городе. Вы непременно его где-нибудь да встречали. В касбе[4] или, может быть, в одной из кофеен на Малом базаре. Или же здесь, на Большом базаре, ведь он очень любит базары под открытым небом.

Нетерпеливые голоса прервали Башира.

— Не тот ли это иностранец, здоровенный такой, сильный, с седеющими волосами и длинными рыжими усами? — спросил Абд ар-Рахман.

— Тот, что ходит всегда с непокрытой головой? — добавил Мухаммед, уличный писец.

— Он часто просит меня отнести букеты в город, — прокричал Ибрагим, продавец цветов.

— Он очень добр, хоть вид у него и свирепый, — заметил старец Хусейн.

На каждую реплику Башир отвечал утвердительным кивком. Потом сказал:

— Да. Именно таков мой друг Флаэрти. Мы с ним прекрасно ладим. Он любит слушать всякие истории, но еще больше любит рассказывать. Он знает их великое множество, да таких чудесных, ведь он плавал по семи морям.

— А что он здесь делает? — неожиданно для себя самого вмешался Сейид, уличный чтец.

— Я как раз это и намерен сообщить, — мягко ответил Башир. — И я счастлив видеть, что даже ты, о Сейид, человек образованный, проявляешь некоторый интерес к рассказу уличного мальчишки.

И он продолжил:

— Мой друг Флаэрти зарабатывает на жизнь тем, что описывает все необычайное в Танжере. Как только он узнает какую-нибудь новость, он сообщает о ней в английские газеты. Но сам он не англичанин, он прибыл с другого острова, в другом море, очень далеко отсюда, который называется Ирландия. Там много великолепных лошадей, много мужчин и женщин с рыжими волосами и много привидений.

При этом слове все присутствующие женщины сделали подобающие знаки, чтобы оградить себя от злого рока. Многие мужчины тайком сделали то же самое.

И Башир продолжил:

— Уж не знаю почему, но всякий раз, как мой друг Флаэрти меня видит, он весело подмигивает мне, будто предлагает заодно с ним посмеяться над остальными людьми.

Увидев меня в «Маршико», он опять подмигнул мне, но на этот раз как-то значительнее, чем обычно. По этому подмигиванию и еще по его разгоряченному лицу я понял, что он выпил слишком много тех напитков, которые Аллах запрещает правоверным и к которым столько европейцев пристрастились на свою погибель.

Господин Флаэрти был не один. С ним сидели две иностранки. У одной из них, совершенно седой, но державшейся очень прямо, жгучие черные глаза так и полыхали каким-то зловещим огнем. Другая была молода, и ее красота, о друзья мои, изумляла взор.

Одеты они были, обе, необычайно изысканно и богато. Сразу становилось понятно, что в обществе неверных они занимают высокое положение.

В этом месте рассказа среди слушателей поднялся такой гам, что вначале Башир ничего не мог разобрать. Но понемногу ему удалось расслышать тех, что сидели прямо перед ним.