Африка. История и историки - [4]

Прежде чем приступить к этой работе – или, во всяком случае, в самом ее начале, – мы подумали и над тем, каков все-таки образ Африки в нашей стране: как он складывался. И стали пересматривать, да и переосмысливать ту информацию, которую получила наша страна об Африке, начиная с первых «Географий» – книг, изданных при Петре I[11]. Начиная с изданных при Екатерине II и давно забытых: первого большого двухтомника о путешествиях по Африке[12] и первых воспоминаний, написанных африканцем[13]. И, разумеется, до современных, сегодняшних!

Нам, россиянам, наверно, хотелось бы тешить себя уверенностью, что непонимание прошлого Африки было присуще Западу, а отнюдь не нам.

Но вот объемистый труд, изданный в Петербурге в 1909 г.: «История человечества. Всемирная история». Об Африке – в третьем томе. И что же говорится?

«Громадная и неуклюжая по своему виду, с негостеприимными берегами, выжженными большею частью лучами тропического солнца, Африка… угрюма и загадочна, как сфинкс в египетской пустыне. И какова земля, таков и народ. Едва известный подвижным расам Азии и Европы в течение тысячелетий, своим цветом кожи уже как бы отверженный от ряда благородных народов, прожил он, замкнувшись, неисчислимые годы, не выходя из естественных границ своей территории для дружеского сношения или неприятельского нападения… Если мы можем сравнить историю рас Европы с деятельностью в ясный солнечный день, то история Африки только тяжелый ночной сон; спящего он успокаивает или тревожит, так что он с беспокойством поворачивается на своем ложе; но другие его не знают, а проснувшийся скоро забывает о нем».

А об отношении к изучению истории Африки сказано так: «Подвинемся ли мы далеко в знаниях, если нам станет известным, что такое-то негритянское племя со странным названием в таком-то году переселилось на место жительства в соседнюю область, что оно в каком-то другом году было рассеяно и уничтожено?»

Это напечатано в коллективном труде крупнейших немецких ученых «История человечества. Всемирная история». Этот труд считался важным достижением науки и в 1909 г. был полностью переведен на русский язык[14].

И русские ученые не дали никакого комментария, не высказали своего отношения ко всему этому.

Конечно, в нашей стране (как, впрочем, и на Западе) было и иное отношение к Африке. Поэт Николай Гумилев – после своих четырех путешествий – писал о ней с глубоким уважением: и в своих статьях и в цикле стихотворений об Африке.

Но что же, совсем закрыть глаза на перевод немецкий «Истории человечества»? Считать, что она не имела никакого влияния на русских читателей, даже на научную общественность? Никуда не деться, приходится признать, что если бы в нашей стране и до того совсем уж не было подобных взглядов, русские издатели обязательно бы дали свой комментарий.

Основные сведения об Африке шли в Россию с Запада. А раз сведения, значит, и оценки. И предрассудки.

Но в СССР были и другие, свои собственные препоны для понимания Африки.

Сейчас не все из нас помнят, что национально-освободительному движению, такому важному для Африки явлению, руководство СССР не уделяло должного внимания вплоть до второй половины 1950-х годов. Это было связано с утверждением Сталина, что, «вообще говоря, пролетариат не будет поддерживать так называемое национально-освободительное движение, так как до настоящего времени всякое такое движение совершалось в пользу буржуазии, развращало и калечило классовое самосознание пролетариата»[15]. Выдвинул он его еще в 1904 г., но, очевидно, остался верен ему, так как включил в собрание сочинений без каких-либо оговорок.

В соответствии с этой установкой советские власти так и относились к национально-освободительным движениям стран Африки и Азии во времена Сталина и даже еще какое-то время после его смерти. Поэтому провозглашение независимости Индии, Пакистана, Индонезии и Бирмы в конце 1940-х годов не получило в СССР должной оценки. А в 1954 г. был даже закрыт Московский институт востоковедения (в котором учился, например, Е. М. Примаков). Сдвиги в советской геополитике, как известно, произошли в конце 1955-го – начале 1956 г., а перелом – в 1960-х годах.

А способствовало ли пониманию Африки и африканцев то настроение части русского общества, которое отчетливо выразилось, например, в позиции А. С. Солженицына? В своих воспоминаниях он написал: «Под моими подошвами всю мою жизнь – земля отечества, только ее боль я слышу, только о ней пишу». И об Африке: «…страдатели Африки» – явно с иронией[16]. Он написал и статью «Чего будет стоить Америке, если она не поймет Россию». Но не написал статью «Чего будет стоить России, если она не поймет Америку». Прожив годы в Америке, которая, что ни говори, приютила писателя, когда его выгнали из родной страны, он, кажется, так и не заинтересовался ее жизнью. Если такое отношение к Америке, то что уж говорить об Африке?

Очевидно, бывает, что полная концентрация внимания на своем народе мешает проявлению внимания к другим. Но ведь чужое помогает понять свое, так же как свое помогает понять чужое.

Ну а что, конечно, особенно мешало изучать Африку – это те запреты, которые широко практиковались советскими властями в сталинское и послесталинское время. Дмитрий Алексеевич Ольдерогге, считавшийся патриархом отечественной африканистики, был невыездным с конца 1968 г. до своей кончины, – почти двадцать лет. Причины ему не объясняли. В результате он не мог участвовать в международных встречах, которые проводились в Африке и на Западе. А его участие было бы так плодотворно и для установления связей с зарубежными учеными и в целом для развития африканистики – не только отечественной, но и мировой.