Африка. История и историки - [18]

.

Опираясь на «славное прошлое», легче было критиковать колониальное настоящее.

Бремя черного человека

Начало колониального раздела Африки и европейского проникновения на западноафриканское побережье Кейсли Хейфорд изложил в форме притчи. Когда-то в древние времена нации мира собрались на совет[85]. Там были представлены все, кроме «эфиопов», т. е. африканцев[86]. Тех, чьи «царства раскинулись от берегов Средиземного моря, где оно омывает побережье Ливии через великую пустыню, охватывая огромные пространства от океана до океана, простираясь в самые отдаленные области, населенные кафрами, расой могучих людей». Эти нации, «которые в добрые старые языческие времена воевали друг с другом по-настоящему, как мужчины», теперь освоили новый вид войны – «дипломатию». Непосвященным объясняли, что перемены продиктованы «духом их общей религии, которая проповедует всеобщее братство и призывает перековать мечи в орала». Африканцев, как нехристиан, это не касалось. Африку приговорили к разделу: «И сказали они: “Мы умножили наши знания и силу, мы братья и больше не можем уничтожать друг друга. Мы должны жить. Наученные инстинктом самосохранения, мы должны обеспечить нашим детям и внукам пространство, где они будут жить и процветать. Сейчас перед нашим воинством лежит Эфиопия, раскинувшаяся от моря до моря. Вперед, давайте разделим ее между нами”. О том, как это сделать, договорились быстро: “Давайте пойдем к эфиопам и научим их нашей религии, и они станут нашими материально и духовно, мы завладеем их землями, товарами – всем и навсегда”»[87].

Вскоре «могущественный принц, приплывший со стороны, куда заходит солнце, бросил якорь» у берегов Африки, омываемых Гвинейским заливом. У него не было «ни свиты, ни оружия, ни внешних символов власти». Только «простой крест и дары». Африканцы, «Сыны Ночи», окружили его, испытывая трепетное благоговение, для них пришелец был богом. Дары пришлись им по душе, а «напиток белого человека показался им нектаром». Африканцы разделились на два лагеря – на «проницательных» и «толпу», и это понравилось «странному пришельцу».

По его повелению прибыли новые заморские учителя, которые обращали африканцев в свою веру. И чем больше распространялось их учение, тем больше возникало среди африканцев враждовавших между собой групп. Пришли времена, когда «безмозглая толпа превзошла себя в подражании белым. Подражатели поклонялись Мамоне, а думали, что молятся истинному Богу. Они забыли, что они африканцы».

Боги долго смотрели на это и собрались, чтобы «уничтожить сделанное смертными». И сказали боги: «Нации завоевателей не ведают что творят. Разве африканцы не самобытный народ, которому определено сыграть свою роль в мире? Покончим с человеческими кознями!»[88]

От притчи Кейсли Хейфорд переходит к историческим фактам. Чтобы доказать, что европейский колониализм – не богоугодное дело.

Насколько поведение колонизаторов-христиан в отношении аборигенов, которых «иногда милостиво называют “подчиненными расами”, соответствует христианским нормам морали?» – задается он вопросом. Христианские миссионеры – «визитная карточка» европейской цивилизации, ее передовой отряд, первая «цивилизаторская» сила, с которой столкнулись колонизуемые народы. Библия шла впереди флага. Миссионеры преподавали туземцам «главные уроки правды, любви и братства в духе Евангелия, рассчитывая, что те станут уважать и слушаться белых».

Проповедуя десять заповедей, миссионеры особенно налегали на восьмую – «Не укради», надеясь, что воспитают у туземцев уважение к собственности. За Библией, как водится, появился флаг метрополии, а вместе с ним и европейские торговцы, которые «раньше прятались за углом». Их поведение было далеко не христианским. Колонизуемые испытали «глубокий культурный шок» и стали платить «христианам» той же монетой: «коварство за коварство, обман за обман». И вот уже в обмен на разбавленные спиртные напитки европейцы стали получать разбавленное пальмовое масло[89].

Еще одно проявление «христианской любви» европейцев к «черным братьям» – проблема рабочей силы. Черные, считают европейцы, должны осознавать, что «Провидение предначертало им в своей стране работать на белых». Аборигенов насильно сгоняют в «трудовые поселения, где они, подобно древним израильтянам, должны трудиться на своих хозяев». Живущие в шахтерских поселках африканцы «теряют связь с обычаями предков», с «Матерью-Землей». Взамен «многих прекрасных достоинств, воспитываемых земледельческим трудом», они получают «прелести» европейской цивилизации – торгующие спиртным лавки и увеселительные заведения[90]. Иронизируя по поводу евроцентристских рассуждений о бремени белого человека, Кейсли Хейфорд писал о тройном бремени черного человека: «бремени соблазна пить джин, соблазна посещать публичные дома и терпеть глумливое лицемерие соблазнителя»[91].

Кейсли Хейфорд называл насаждаемую европейцами цивилизацию «бедствием, настоящей раковой опухолью, которая медленно, но неотвратимо пожирает жизненно важные органы чернокожих людей». Он сравнивал колониализм с титанической и повседневной «разрушительной работой, которая ведется средь бела дня, но, выражаясь метафорически, скрытно, под покровом ночи». Европеец, «могучий титан», не убивает жертву одним ударом. Это было бы «слишком грубо». Он действует более изощренно: «Держа бутылку джина в одной руке и Библию в другой, европеец провозглашает свое моральное превосходство над африканцем. В глубине души европеец сознает, что при существующих условиях африканец не может достигнуть его уровня, но использует это как предлог для того, чтобы разделять африканские племена, устанавливая границы между колониями, отчуждать у африканцев землю, присваивать их товары, разрушать устои их государственного устройства и традиционных институтов»