Африка грёз и действительности (Том 3) - [107]
Пограничник в Британском Сомали молча поднимет шлагбаум и вежливо покачает головой в знак отрицания, если вы его спросите, показать ли ему паспорта. Зато он сразу вытянется, как только увидит объектив фотоаппарата. Это нечто более забавное, а какой интерес представляют паспорта!
Офицер в Эфиопии обстоятельно расспросил нас о нашем мировоззрении, а когда вместо ответа мы задали ему аналогичный вопрос, охотно предложил сопровождать нас с пулеметом по трассе протяжением 1100 километров до самой Аддис-Абебы.
Но самый симпатичный пограничник стоит на границе бывшего Итальянского Сомали и Кении. Это столбик с табличкой, на которой изображены две стрелки, указывающие на противоположные направления, и надпись:
В ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Не подлежит сомнению, что на нашей континентальной родине Чехословакии найдется немного таких людей, которые в детские годы не поддались бы романтическим мечтам о далеких экзотических странах и народах, об удивительных чужеземных растениях и животных. В жизни почти каждого мальчика и девочки бывает период, когда они жадно глотают страницы книг о путешествиях, когда они со всем пылом молодого воображения вживаются в обстановку романов и рассказов, повествующих о чужих, неведомых странах. Окрыленные мечтой, они переживают волнующие приключения, создают в своем воображении образы неисследованных миров.
Быть может, именно благодаря тем грезам, которые навевает литература о путешествиях, она и приобрела столь широкий круг читателей. Но многие описания путешествий были сознательно направлены именно на развитие таких романтических представлений. И хотя взрослый, рассудительный читатель сознавал это, все же в свободные минуты он стремился к романтическим описаниям отдаленных стран, чтобы уйти от скучной действительности. Некоторые люди не находили в жизни достаточно красочных переживаний, другие изнемогали под бременем повседневных забот, и представление о счастливой жизни связывалось у них с образами фантастических миров.
Какая-то доля этой романтики осталась, вероятно, в каждом из нас.
Возможно, вам случалось иногда встречать на Вацлавской площади человека с лицом, словно выточенным из эбенового дерева. Прохожие оглядывались на него, и во всю ширину тротуара из уст в уста передавалось слово «негр». Более благовоспитанные пешеходы, правда, не оборачивались, но думали о том же. В воображении всех этих людей возникали картины пустынь и девственных лесов Африки. Но интересовал ли кого-нибудь вопрос, кто был этот человек с черным лицом — студент или рабочий, повар или писатель? Во многих ли книгах об Африке говорится только о неграх? И мы тоже в первые дни и недели путешествия по «Черному континенту», несмотря на предшествовавшее прозаическое и трезвое изучение Африки, были ошеломлены потоком необычных впечатлений, обрушившихся на нас со всех сторон. Но в дальнейшем эти «экзотические» впечатления потеряли свою остроту. Как-то вдруг до нашего сознания дошло, что житель Африки уже больше не интересует нас как человек с темной кожей, так же как на нашей родине никто не интересуется человеком со светлой кожей.
Марокканский араб, триполийская женщина, закутанная в хаули, египетский феллах, суданский шейх, массайский воин, пигмей из Конго, рыбак из племени баньяруанда, кафр в транскейском умзи или индиец за прилавком своей лавочки в Дурбане — все они были для нас экзотическими людьми только при первой встрече, но постепенно это чувство ослабевало. А как только упала завеса романтических представлений, перед нами появились люди с их повседневными заботами и радостями, похожими на наши собственные. Тогда перед нами предстал крестьянин-бедняк из Эфиопии, который со своего карликового каменистого поля не в состоянии выжать достаточно проса для пропитания своей семьи. Мы поняли, что нет особой разницы между египетским эффенди и почтенным чиновником его императорского величества в бывшей ветхой Австро-Венгерской империи. Мы перестали замечать наготу негритянки из Уганды, ибо она сама ее никогда не замечала. Зато мы не могли не заметить, что эта женщина — изнемогающая от усталости мать восьмерых детей, у которой голова идет кругом от забот. Пигмей приковал наше внимание проявлением нежности по отношению к своему двухмесячному первенцу гораздо сильней, чем тем обстоятельством, что он едва был нам по пояс.
А затем начали рассеиваться и другие иллюзии. Два часа мы бродили вокруг гигантских гробниц царей в Гизе у Каира, и вдруг под пирамидами вспомнили одинокую могилу в пустыне над Эс-Саллумом. Две могилы, два мертвеца. Покой одного был нарушен грабителями, искавшими золотых кладов, вечный сон другого — шакалами. Почему такая разница между двумя могилами? Почему молодой, полный жизни парень пришел сюда из далекой Европы, чтобы умереть вдали от родины на границе страны пирамид? Почему Алжир кормит Францию, а сам голодает? Почему повсюду в Африке человек должен так тяжело трудиться, когда здесь столько неисчерпаемых энергетических ресурсов? Почему люди ходят здесь нагими, хотя они поставляют Европе столько текстильного сырья? Почему здесь почти к каждому названию страны добавляются слова: «Британская», «Французская», «Бельгийская», «Итальянская», «Португальская» или «Испанская»? Почему здесь столько изнемогающих от тяжелого труда бедняков и столько богатых бездельников? Почему современный африканец не умеет ни читать, ни писать, хотя египтяне пять тысяч лет назад дали миру совершенную письменность? Почему североафриканский араб не умеет считать, хотя его предки создали математику и астрономию?
