Африка африканеров - [78]

В Йоханнесбурге белые по ночам всего боятся. Они непрестанно прислушиваются, страшась услышать гул, который может накатиться на них из Совето или Александры — двух огромных локаций в двадцати милях от города, где скучилось более восьмисот тысяч африканцев. Сколько раз слышала я слова: «В ту ночь, когда Совето обрушится на Йоханнесбург…»

Для того чтобы побывать в Совето, который фактически является самым крупным городом Черной Африки, требуется, естественно, специальное разрешение. Но я уверена, что теперь уже ни за что его не получу.

Остается одно — решиться на авантюру. Отправиться туда нелегально. Если поймают, самое худшее, что мне грозит, — это высылка из страны. Но теперь это меня уже не страшит. Операцию следует осуществить так, чтобы попасть в Совето к концу дня и покинуть его до полуночи. Останешься позднее — рискуешь многим, потому что именно в это время, около полуночи, полиция проводит облавы, ищет тех, кто находится в локации нелегально.

Совете похож на все другие локации, в которых я уже побывала, поражают лишь его размеры. Попробуйте представить себе семьсот тысяч человек, которых поселили в одинаковых квадратных одноэтажных домах. Только общежития для несемейных здесь размещаются в двух- или трехэтажных зданиях. Мне рассказывали, что на территории в 41 824 кв. м умещается семьдесят семь тысяч домов. Население Совете в ближайшее время еще возрастет, так как в Александре всех африканцев-мужчин делят сейчас на холостых и женатых. Последних переведут в Мидоулендз — один из кварталов Совете. Это позволит осуществить еще более пристальное наблюдение за несемейными, которых запрут во вновь построенные для них казармы.

Не так давно существовала еще одна локация, именовавшаяся Софиатаун. Ее снесли, потому что, как утверждают, это был самый настоящий бидонвиль. Но Совете теперь уже тоже мало чем отличается от бидонвиля. Стены домов быстро оседают и разрушаются, а с наступлением холодов лопаются трубы водопровода и канализации. В Совете лишь одна мощеная дорога, соединяющая все кварталы, вдоль нее установлены рекламные щиты, рекомендующие крем, от которого белеет кожа, и жидкость для превращения волос из вьющихся в прямые. По сторонам же лишь грязные каменистые тропинки, на которых дети, часто совсем голые, со вздутыми от голода животами, гоняют пустые жестянки из-под консервов. И весь этот гигантский четырехугольник со всех сторон закован в колючую проволоку.

Человека, оказавшегося в Совете, не покидает ощущение, что он попал в западню: куда ни глянешь, всюду нескончаемые вереницы приземистых бараков и ни травинки. Лишь изредка, нарушая безнадежную монотонность пейзажа, возникает железный крест над бараком чуть побольше соседних, указуя на то, что здесь храм божий. Еще можно увидеть огороженный колючей проволокой загончик, там стоит очередь женщин с ведрами — они ждут, пока им дадут «пива банту». Ну и, само собой разумеется, полицейские участки и административные учреждения, тоже обнесенные колючей проволокой.

В Совето действует самая организованная сеть Африканского национального конгресса. И именно здесь, в одной из общин Совето, у меня назначена встреча с руководителем местного отделения этого движения. Меня сопровождает журналист одной из воскресных газет. Он говорит, что, если нас задержат, мы скажем, что хотели побывать в подпольной пивной. Это запрещено, но так как мы отвлечем внимание, то отделаемся лишь штрафом.

В час, когда мы сворачиваем с автострады, ведущей в Блумфонтейн, и минуем первый шлагбаум с пресловутой вывеской: «Внимание! Зона банту!» — с целого ряда железнодорожных станций, разбросанных вокруг Совето, движутся вдоль дороги нескончаемые потоки людей. Полиция, состоящая в основном из африканцев, вооруженных дубинками, слишком занята тем, чтобы сдержать толпу, приступом берущую автобусы, и потому не обращает на нас никакого внимания. Более двухсот тысяч рабочих-африканцев пользуются два раза в день железнодорожной веткой, соединяющей Совето с Йоханнесбургом, затрачивая на проезд четверть своего месячного заработка. А линию эту обслуживает всего семьдесят поездов.

На многих переездах я вижу странную надпись: «Attention! Natives cross here!» («Осторожно! Здесь проходят туземцы!»), вроде того как у нас бы написали: «Осторожно! Здесь проходят стада животных!» Мой спутник-журналист рассказывает, что несколько лет назад африканцы прибавили к надписи слово «Very» (очень). А так как «cross» по-английски значит еще и «разгневанный», то получилось: «Осторожно! Здесь очень разгневанные туземцы!»

Дом, в который мы направляемся с моим спутником, находится в самом конце дорожки, идущей по дну оврага. Мы минуем каких-то людей, они сидят прямо на земле на покатом склоне. Я тревожусь: «Не шпики ли?» Мой друг меня успокаивает: «Нет. Здесь это невозможно. Здесь все очень хорошо организовано».

Нас принимает глава семейства — врач. Опять врач. Случайно ли это? Я не так уж много путешествовала по Африке, но мне кажется, что одним из коренных отличий освободительного движения в ЮАР является то, что его возглавляют врачи, учителя или профсоюзные активисты. А происходит это как раз в результате апартхейда, исключающего всякую возможность возникновения африканской буржуазии