Африка африканеров - [35]

На смену ему является молодая чета, оба хорошо одеты и прекрасно говорят по-английски. Они рассказывают, что у них трое маленьких детей, самому младшему из них всего месяц. Молодая женщина — учительница, до замужества она жила со своей матерью в одной из локаций Кейптауна. Муж ее уроженец Транскея, по занимаемой должности ему не положено держать при себе семью. По закону жена его должна жить в Транскее с родителями мужа, хотя никогда прежде там не бывала.

— Не говоря уже о том, что придется жить врозь, — говорит муж, — это просто бесчеловечно: моя жена горожанка, она знает только английский, а родители мои говорят на коса и живут в хижине в горах, да и жизнь у них совсем иная — племенные обычаи и все прочее. Она христианка, а они все еще веруют в племенных богов. Они принадлежат к разным мирам и не могут понять друг друга.

Единственный выход для этой женщины — развод, тогда она сможет вернуться в локацию к своей матери. Но ее несчастных детей, которые не прожили в Кейптауне пятнадцати лет (ведь самому старшему из них пять лет), неизбежно отправят в Транскей.

Я ухожу из конторы в середине дня, а очередь у дверей все такая же длинная.

Африканцы, которые работают возле Кейптауна, живут в Ланге, Ньянге или Гугулету, это самые большие локации. Ланга, расположенная приблизительно в пятнадцати километрах от Кейптауна, единственное место, где с давних пор люди живут семьями и имеют на это постоянное разрешение.

Белому не положено появляться в африканской локации, разве только по специальному пропуску, который может выдать административное управление по делам банту. У В. я познакомилась с г-жой О., сотрудницей социального обеспечения, которая занимается африканскими уголовниками.

— Любое уголовное преступление, в котором обвиняется африканец, неизбежно является следствием апартхейда, — рассказывает она. — Все африканцы — политические правонарушители.

У нее постоянный пропуск, разрешающий ей посещать Лангу и некоторые другие локации, за исключением Гугулету, потому что на самом деле это не столько город, сколько своего рода обширный лагерь по перегруппировке. Рабочие там не имеют права обзаводиться семьей, и полиция не пропускает к ним иностранцев. Я попросила ее взять меня с собой, и она предложила мне посетить вместе с ней довольно большую локацию, которую я буду называть П., потому что, по ее словам, администратор там неплохой человек.

Между последними домами, в которых живут белые, и входом в П. на несколько километров простирается пустырь. Впрочем, это не только здесь, все африканские города окружены пустырями. В случае восстания полиции ничего не стоит нагрянуть туда с танками и бомбардировщиками, полностью избежав жертв среди белого населения.

В П., расположенном подобно всем локациям во впадине, на обширном четырехугольном пространстве, обнесенном колючей проволокой, проживает около сорока тысяч человек. У входа огромный плакат, на котором по-английски, на языках коса и африкаанс написано: Город П. Посторонним, не имеющим специального пропуска министерства по делам банту, вход воспрещен».

— Спрячьтесь, попробуем проскочить. Полицейские вас не заметят, — говорит мне г-жа О.

Проезжаем мимо большого деревянного строения — административного здания, мимо полицейского поста, расположенного на самом верху, откуда можно обозревать весь П., мимо тюрьмы, которую нельзя фотографировать, иначе сам туда попадешь. Прямые улицы, низкие деревянные или из красного кирпича домики, ни одного деревца или клочка зелени.

— Запрещено администрацией, — объясняет мне г-жа О. — В случае волнений здесь все будет видно как на ладони и простреливаться продольным огнем.

На улицах босоногие ребятишки, старики в странном одеянии. Это члены одной из многочисленны?: сект, получивших в последнее время широкое распространение. Африканцы почти поголовно отказываются принимать христианство, потому что это религия белых, религия тех, кто угнетает их.

Мы собираемся навестить жену директора единственного во всем районе лицея для африканских детей. Она встречает нас на пороге своего чистенького домика, возле которого растет розовый куст. Это очень красивая женщина лет сорока, с тонким лицом и изысканными манерами. Она учительница, окончила в свое время лицей для метисов, тогда это еще было возможно. Мы осматриваем маленький домик, который она снимает, так уж заведено, в локациях нельзя владеть собственным домом. Три крохотных комнатки, их очень трудно сделать удобными, потому что живет она там с мужем и пятью детьми. Радиоприемник — главное украшение гостиной, специальная модель для африканцев, «чтобы мы не слушали другие африканские станции, — печально улыбаясь, говорит учительница. — Официально это объясняется тем, что такие радиоприемники стоят дешевле и соответствуют нашим средствам».

Сначала она несколько недоверчиво встретила меня, но г-жа О. сказала ей, что мне можно доверять. «Мы никому уже не верим, и это вполне простительно, — сказала в ответ учительница. — Мы люди отчаявшиеся».

Она оставила дверь открытой. «Чтобы соседи не донесли полиции о нашем заговоре. У нас не принято закрывать дверь». Г-жа О. рассказывает, что в локациях полиция не разрешает ставить дверей между комнатами, так легче проводить ночные обыски.