Афинский яд - [13]

Ожидая начала слушаний, волнуешься даже сильнее, чем перед началом новой пьесы в театре Диониса. Суд чем-то напоминает спорт. Ведь как и любое спортивное состязание, судебный процесс — это борьба по определенным правилам. И Обвинитель, и Обвиняемый имеют право произнести только по две речи; каждый из них должен хранить молчание, пока говорит другой. Продолжительность речей определяют водяные часы. Когда вода в верхнем сосуде клепсидры иссякает, должно иссякнуть и красноречие говорящего, желает он того или нет. Начинает Обвинитель, ему отвечает Обвиняемый, потом вновь вступает Обвинитель, опровергая сказанное противником, а последнее слово остается за Обвиняемым. Присяжные должны вынести приговор на основе этих четырех речей, которые могут прерываться показаниями свидетелей и предъявлением улик, например, документов.

Злоумышленное нанесение ран — достаточно серьезное обвинение. Но вскоре стало очевидно, что обстоятельства этого дела — драки в публичном доме — придают ему некий двусмысленный оттенок. Перед произнесением клятв, в толпе и даже среди архонтов прозвучало немало плоских шуточек. Некоторым доставляло несказанное удовольствие лицезреть величественного Ортобула, благодетеля и мецената, в новой роли обвиняемого, которому грозит принародное осмеяние, позор и лишение имущества.

Никто бы не назвал Ортобула высоким, крупным или ширококостным, однако он всегда держался столь прямо и ходил так изящно и неторопливо, что казался выше своего среднего роста. У него были вьющиеся светло-каштановые волосы и мягкая, очень ухоженная борода. В глаза сразу бросались великолепные зубы и обворожительная улыбка. Но сегодня Ортобул не улыбался. Одетый в красивый белый хитон, он, сохраняя свое обычное достоинство, стоял в стороне, ожидая, когда его противник начнет говорить и изложит суть своих претензий.

По левую руку от Ортобула стоял его старший сын Критон, который, как и полагалось, был главным защитником отца, по правую — Филин. Это был необыкновенно красивый, рослый мужчина. Проникновенный взгляд голубых глаз, темные кудри и длинные ресницы делали Филина желанным как для женщин, так и для мужчин. В дни его юности, минувшей, впрочем, не так давно, многочисленные возлюбленные воспевали его красоту в страстных стихах. Сам же Филин чаще предпочитал женщин. Поговаривали, что одно время он содержал нескольких любовниц. Сейчас же, если верить Марилле, его подругой была вольноотпущенница по имени Ликена. Филин был любим в Афинах, мог давать деньги в долг, не особенно заботясь о том, чтобы получить их обратно, а также славился красотой и добрым, веселым нравом. Но, глядя на этого человека, я понял, что приятные манеры и длинные ресницы — не единственные его достоинства. Филин показал, какой он пробы, встав рядом с Ортобулом. Лишь смельчак добровольно согласится давать показания в самом грозном суде Афин.

Итак, сторону Обвиняемого представляли сдержанный Ортобул, красавец Филин и юный Критон. Но немного поодаль я заметил небольшую группу взволнованных и плохо одетых людей, которых охраняли скифские лучники, призванные поддерживать общественный порядок. Очевидно, это были рабы Ортобула, которых в любой момент могли увести на допрос, если суд решит, что нуждается в их показаниях. Рабов и рабынь из публичного дома наверняка уже пытали, но Ортобул пока защищал своих домашних. Среди них я различил знакомую женскую фигуру, закутанную в накидку. Марилла, девушка с умоляющим лицом и огромными серыми глазами, сейчас сидела, окруженная лучниками, и гадала, удастся ли ей избежать пытки.

Басилевс снова выкрикнул ритуальный приказ:

— Чужеземцы, прочь! Граждане Афин, приблизьтесь и внемлите! — Присяжные уселись на скамьи, гражданам-зрителям пришлось довольствоваться теми местами, которые они успели отвоевать, и все смолкли, ожидая первой речи, произносить которую, естественно, надлежало обвинителю Эргоклу. Эргокл был небольшого роста, но казался выше, благодаря густой гриве темных волос, нынче старательно приглаженных в некое подобие прически. Крошечные, зоркие глазки Обвинителя беспрестанно бегали туда-сюда; какой-то шутник сказал, что Эргокл, мол, пытается разглядеть свой нос, но тщетно — такой он маленький и курносый. Эргокл всегда был самоуверен, а благодаря острому языку не только справлялся с врагами, но и обрел нескольких друзей.

Сейчас он подошел к трибуне быстрым и твердым шагом, как человек, которому не терпится в бой. Слегка взмокший под весенним солнцем, он стоял на низкой беме, серьезно глядя на Верховного Архонта. Едва из клепсидры начали вытаскивать пробку, он заговорил.

Обвинительная речь Эргокла

— Афиняне, обвинение, с которым я пришел к вам сегодня, — простое и ужасное. Лишь благодаря милости богов я жив — и зряч! Ибо Ортобул выслеживал меня, чтобы изувечить, он ударил меня и почти лишил зрения! Только благодаря милости богов и своевременному вмешательству друзей я спасся от зверской силы и жестокости этого человека. «Как это могло произойти? — спросите вы. — Почему?» Причина не делает чести Ортобулу, равно как и мне: я признаю, что это была всего лишь ссора из-за женщины, к тому же рабыни. И все же, афиняне, вспомним, что распря между Агамемноном и великим Ахиллом, потрясшая эллинов и грозившая сорвать осаду Трои, разгорелась из-за рабыни, которую славные герои никак не могли поделить. Я нахожусь в положении Ахилла, которого до глубины души оскорбил поступок Агамемнона, посмевшего отнять у него женщину.