Афина Паллада - [48]
Проводил муллу в дом Али.
Мулла вошел к Саиду. Чабан лежал под одеялом. Мулла плотно закрыл за собой дверь, пропел молитву.
— Мир и богатство этому дому!
— Спасибо, отец, садись, отдыхай.
Уважение к старшим по возрасту, гостеприимство, особенно ночью, в степи, взяло у Саида верх над остальными чувствами.
— Мусульманин, — торжественно начал мулла, — думаешь ты о боге?
— У меня отара большая, некогда другими делами заниматься.
Мулла потеребил рыжий ленок бороды.
— Сабля пророка над твоей головой, безумец! Что ты делаешь? Народ судить тебя хочет — кто остановит руку народа? Разве не дал тебе аллах жену? Разве ты не можешь взять вторую?
Саид прикрыл глаза, посапывал, словно засыпая.
— Ты слышишь, Гог и Магог?
— Что тебе надо, отец?
— Посвященным открыто все. Могилу вижу. Свежие листья на ней. В крови сабля пророка. И ты сегодня в крови, зол, печален. Не буду беспокоить тебя. Завтра заеду. Почитай учение всемогущего. — Мулла достал книгу в черной коже и серебре — Коран на арабском языке. Узкое фанатичное лицо осветилось черным огнем глаз. Он раскрыл Коран на заложенном месте. — Помни: «Лев разорвет собаку, если собака приблизится ко льву!».
— У меня свой Коран есть! Лучше раздевайся, поешь, отдохни.
— Где твой Коран? — прищурился старик.
Саид показал на стопку книг.
Мулла вышел и не захотел ночевать на этой кошаре. Потом он целый час говорил с Секки и уехал не раньше, как она разрыдалась от страшных проклятий и угроз. Мулла все-таки согласился благословить ее чрево, взяв с мужа десять рублей. Хасану сказал: «Пока не будет детей, не будет покоя, торопись, мусульманин».
Ночью в родилке Секки жестоко избили. Она была сильнее Хасана и вырывалась, поэтому Магомет держал ее широкой сальной рукой за шею. Хасан бил. Третий стоял у двери — пожилой богомольный мужчина, страдающий язвой желудка. Женщины молча сидели в углу.
Как после бурана, следующие дни на кошаре текли мирно. Рабочие по-прежнему заходили в горницы балкарцев. Разият даже взялась перешить платье Секки.
Саид и Секки не виделись, но на знамени их любви появилась кровь, красный цемент счастья.
Хасан жил надеждой, что Бекназаров поставит его, как обещал, чабаном на дальнюю кошару, — и тогда все наладится, будь проклята эта кошара!
Однажды проснулись от необыкновенной тишины, от сказочного света, льющегося в оконца.
Пришла зима. Завалила Черные земли, домик, отару, собак, свернувшихся клубком у ворот база. Густо падают, торопятся снежинки.
В очаге уже полыхает огонь. Кормов на кошаре достаточно. Длинношерстные матки уже наели за осень курдюки, осеменение прошло хорошо, в большой охоте, и приплод ожидался полуторный. Бывая на других кошарах, Саид ревниво смотрел на овец — его овцы выглядели лучше, не все, конечно, но большинство.
В первое время Муратову давали зерна больше, чем на другие кошары. Когда овцы выправились и бригада взяла обязательства, Саид отказался от добавки.
Бекназаров вызвал его, отечески пожурил за «самоуправство», приказал брать прежнюю норму зерна, напомнил о бригаде коммунистического труда.
— Какая же это коммунистическая — на лучших кормах! — сказал Муратов и снова решительно отказался от добавочных кормов.
Управляющий и зоотехник калмык переглянулись.
Метет за окнами метелица. Сапоги смазаны и поставлены под топчан. В ход пошли валенки, рукавицы, полушубки — все из жаркого руна. Когда отпуржило и установилась ясная погода, Саид зарядил патроны, наточил на камне нож, с вечера засыпал коням двойную порцию дерти, написал Сафару на клочке бумаги распорядок дня отары — Али пойдет с Саидом.
С утра примороженным сомом с рыжими плавниками в тумане петляло солнце, ни за что не желая подниматься в стылую склянь. Потом на востоке томила предчувствием красоты длинная лазурная полоса — может, отсвет моря, ярлыга Каспия.
Охотничьи угодья начинались в десяти метрах от кошары — в первых плавнях, где недавно плескалась крупная рыба, а теперь голубел лед.
День проходит в беге, скачке за подранками, в замирании сердца, в дымных выстрелах и яркой крови на снегу. Азартная ругань при неудаче и радостные крики при метком выстреле.
Али и тут чувствовал свое положение младшего, хотя ростом он выше брата и мужественнее в плечах. Порох здесь остро дефицитен. Саид дал Али старенькую одностволку и пять патронов на весь день. Себе оставил полный патронташ. Промахов Саид не признает. Часами будет ползти по снегу и воде, но куропатку или зайца возьмет.
Гнались за раненым сайгаком и вышли к кошаре Ибрагимова.
Чабан Ихан-Берды пас отару по гололеду — на травах хрустальная наморозь. Животные простуживаются от этого, болеют воспалением легких, ягнята больных маток будут хилыми легочниками. Саид забыл о сайгаке, подошел к чабану.
— Что ты делаешь, Ихан-Берды? Погубишь отару!
Чабан молчал, невозмутимый, как идол.
— Гони овец на баз! — Али протянул чабану папиросу.
Чабан уже готов был взять, но тут же стыдливо опустил руку.
— Грех, ураза теперь.
Во время уразы — рамазана — верующие мусульмане не едят и не пьют от утренней до вечерней звезды. Курить же вообще нельзя, по учению пророка.
Подошел Ибрагимов, старший чабан, высокий, молчаливый, с ястребиным лицом. Неохотно поздоровался — здесь он был хозяином и не мог нарушить заветы гостеприимства. Спросил, как идет охота.
История братьев Есауловых, составляющая основу известного романа Андрея Губина «Молоко волчицы», олицетворяет собой судьбу терского казачества, с его появления на Северном Кавказе до наших дней.Роман глубоко гуманистичен, утверждает высокие социальные и нравственные идеалы нашего народа.Время действия романа начинается спустя столетие со дня заселения станицы — в лето господне тысяча девятьсот девятое, в кое припала юность наших героев, последних казаков буйного Терека и славной Кубани.Место действия уже указано, хотя точности ради его следовало бы очертить до крохотного пятачка сказочно прекрасной земли в Предгорном районе, из конца в конец которого всадник проедет за полдня, а пеший пройдет за день.
В книге, содержащей рассказ о наиболее выдающихся зодчих начала XX в. и советского времени, чья жизнь и творчество свяэаны с Москвой, приводится ряд адресов, позволяющих пользоваться ей как путеводителем.Второй том двухтомника.
Флорентийская Галерея Академии была создана в XVIII веке при старейшей Академии изящных искусств. В музее можно увидеть такие шедевры Микеланджело Буонаротти, как "Давид" и "Рабы", а также обширное собрание ранней итальянской живописи, позволяющее представить, как зарождалось ренессансное искусство. Пройдя по залам Галереи, можно также почувствовать дух самого Возрождения, Раннего и Высокого. Кроме того, в ней выставляются работы маньеристов, творчество которых открывало новую эпоху в итальянском искусстве, наступившую вслед за Ренессансом, и академистов XIX века.Обложка: М.
Серия «Лики великих» – это сложные и увлекательные биографии крупных деятелей искусства – эмигрантов и выходцев из эмигрантских семей. Это рассказ о людях, которые, несмотря на трудности эмигрантской жизни, достигли вершин в своей творческой деятельности и вписали свои имена в историю мирового искусства. Американский скульптор и график, Леонард Баскин (1922 – 2000), родился в семье иммигранта из Польши. Обучался в Школе Искусств в Нью-Йорке, у мастеров живописи в Париже, Флоренции. Его величественная композиция «Алтарь», как и многие другие работы Мастера, заняла почетное место в галерее Кеннеди в Нью-Йорке.
Статья Владимира Кричевского (графический дизайнер, искусствовед) для журнала «Шрифт».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Потрясающее открытие: скульпторы и архитекторы Древней Греции — современники Тициана и Микеланджело! Стилистический анализ дошедших до нас материальных свидетелей прошлого — произведений искусства, показывает столь многочисленные параллели в стилях разных эпох, что иначе, как хронологической ошибкой, объяснить их просто нельзя. И такое объяснение безупречно, ведь в отличие от хронологии, вспомогательной исторической дисциплины, искусство — отнюдь не вспомогательный вид деятельности людей.В книге, написанной в понятной и занимательной форме, использовано огромное количество иллюстраций (около 500), рассмотрены примеры человеческого творчества от первобытности до наших дней.