Афина Паллада - [34]
Я объявил команде о новом положении. Отдали концы и три прощальных — поистине прощальных! — гудка и пошли по реке к морю. Корабли — товарищи «Риты» — траурно гудели вслед уходящей в последнее плаванье.
Какая-то женщина долго шла по берегу за нами. Я помахал ей фуражкой. Темноволосый юнга покручивал красный штурвал и напевал:
Рейс был праздничным — говорили о получении нового дизель-электрохода, и печальным — многие моряки долго делили с «Ритой» соленый хлеб, сушились одним бризом.
Я приказал боцману занять людей — пусть красят, драют, поднимут на мачтах все флаги. А сам, сидя в стеклянной рубке, дочитывал записки гидрографа.
«…Я часто вижу ее теперь. Она была оппонентом на моей защите. На одном партийном собрании резко критиковала меня и чем-то напомнила Эмилию Сергеенкас. Когда-то мы делили с ней хлебный паек.
Судьба еще раз свела нас на «Рите» — проверяли одни данные у балтийского берега. Боцман помнил меня. Плюс на штурвале стерся, а имена еще видны. Аурелия прилетала на вертолете на один день. Жаловалась на сырость в каютах. В рубку не заходила. Она похорошела. Есть такие женщины — хорошеют к старости. Не понравилась новая манера улыбаться — рассеянно и зовуще. В завитых, снова перекрашенных волосах модные черепаховые гребни. Муж у нее другой и, говорят, роман со студентом…
Я люблю ее. Как мечту, тайну, очарование.
Улетела золотая жар-птица — не догнать.
Я хочу рассказать о нас молодым. Но у них теперь все по-другому. Иногда хочется заговорить с парой влюбленных, сидящих на ступеньках нашей набережной.
Конечно, время было трудное. Надо было укреплять семью, мораль, любовь. Я с этим не спорю. Но осколок ходит близко у сердца. Неосторожное, порывистое биение — и оно напорется на острую сталь.
Ужасное в том, что произошло самое необратимое событие — прошло время. И ничего не изменишь, не исправишь. Мне нечему учить молодых. Все сокровища мира остались при мне нерастраченными, ненужными, как мои записки… Я давно женат, и моя жена сама поставила на стол портрет юной Аурелии.
На карте Мирового океана есть и мой след. За это академии нескольких стран сделали меня своим членом. Скоро новая большая экспедиция. Все-таки эти годы прошли недаром…
В пятницу мы делаем с ней доклады — не забыть цитату из Гумбольдта»…
Далее следовал черновой набросок статьи или доклада — завершение любви-легенды. Не устрашил бы такой конец Ромео и Джульетту? Я вышел из рубки под горячий весенний ветерок.
Через два дня перед «Ритой» раскрылся гигантский зев заводских ворот. «Рита» наряжена матросами, как мертвая невеста.
Медленно проходим высокие железные стены, так медленно, как приговоренный к смерти снимает одежду. По какой-то ассоциации мне вспомнились слова из записок: «Настанет утро, когда мне некуда будет идти».
Стоять последнюю вахту вызвался боцман. Вернее, молча отстранил юнгу и благодарно положил рыжие руки на старинный штурвал, исписанный ножами.
Стрелка компаса металась, как бешеная.
В судовом журнале я сделал последнюю справку о сдаче корабля на завод и расписался, последний капитан. Боцман тихо рассказывал мне легенду о первом капитане и его возлюбленной, в честь которой названо судно.
Я тоже, оказывается, старомоден. Я рисовал себе высокую трагическую историю со штормами, верностью, каблучками юной Риты и кортиком отважного красавца корсара. Дело выглядело иначе. Первый владелец «Риты» был в плаванье, и его невеста не устояла перед рукой и сердцем другого. Первого она уверяла, что прошел слух о его гибели. Тогда капитан решил действительно погибнуть в море, взорвать «Риту», но на пути к месту гибели он здорово заработал на перевозке каких-то удобрений, разбогател, продал «Риту» и со смехом рассказывал детям, как крупно повезло ему в жизни.
Мы сдали «Риту» новым властям. Я унес флаг родины и журнал. Боцман — компас и часть малого такелажа. Я хотел забрать и записки, но раздумал.
Уже показались, как заплечных дел мастера, автогенщики. Надвигался портальный кран.
Я оглядывался по сторонам и старомодно думал: неужели они не приехали в такой день и забыли штурвал и мятые мандарины юности?
Пленные волны дока успокаивались, замирали, стиснутые железом стен. «Рита» слабо хрипела последним паром, выпускаемым из котлов. А гавань пестрела свежими флагами сотен кораблей, еще не прошедших всех морей.
Вспыхивали приборы газорезчиков. И мы с боцманом видели за них утреннее солнце, бригантину, стаю синих парусов, уносящихся в страну-сокровищницу, в страну-грезу…
ТРАВА-ЛЕГЕНДА
Женьшень — корень жизни, точнее — корень человека. Уже много веков он известен чудесным свойством исцелять людей, возвращать им молодость. Женьшень растет на Дальнем Востоке. Он окутан фантастической дымкой преданий, овеян легендами. Я записал одну из них — будто существует и такой Царь-корень, что дает людям бессмертие. Ни пули, ни годы не властны над человеком, обладающим этим Корнем. Только найти его не просто.
Ким был искателем женьшеня. Он также срезал панты у пятнистых оленей. Его фанза стояла в Волчьей пади. Сопки уходили к горизонту окаменевшими волнами. Внизу синел Великий океан, куда Ким тоже ходил на промысел.
История братьев Есауловых, составляющая основу известного романа Андрея Губина «Молоко волчицы», олицетворяет собой судьбу терского казачества, с его появления на Северном Кавказе до наших дней.Роман глубоко гуманистичен, утверждает высокие социальные и нравственные идеалы нашего народа.Время действия романа начинается спустя столетие со дня заселения станицы — в лето господне тысяча девятьсот девятое, в кое припала юность наших героев, последних казаков буйного Терека и славной Кубани.Место действия уже указано, хотя точности ради его следовало бы очертить до крохотного пятачка сказочно прекрасной земли в Предгорном районе, из конца в конец которого всадник проедет за полдня, а пеший пройдет за день.
Художественный музей Индианаполиса является восьмым по величине энциклопедическим музеем Соединенных Штатов Америки. Его коллекция включает более чем 50000 произведений разных культур и эпох: от ритуальных китайских сосудов I тысячелетия до н. э. до полотен не импрессионистов и представителей понтавенской школы, таких как Поль Гоген, Эмиль Бернард, Поль Серюзье.Обложка: У. Хомер. «Строители лодок». Фрагмент.
В книге, содержащей рассказ о наиболее выдающихся зодчих начала XX в. и советского времени, чья жизнь и творчество свяэаны с Москвой, приводится ряд адресов, позволяющих пользоваться ей как путеводителем.Второй том двухтомника.
Флорентийская Галерея Академии была создана в XVIII веке при старейшей Академии изящных искусств. В музее можно увидеть такие шедевры Микеланджело Буонаротти, как "Давид" и "Рабы", а также обширное собрание ранней итальянской живописи, позволяющее представить, как зарождалось ренессансное искусство. Пройдя по залам Галереи, можно также почувствовать дух самого Возрождения, Раннего и Высокого. Кроме того, в ней выставляются работы маньеристов, творчество которых открывало новую эпоху в итальянском искусстве, наступившую вслед за Ренессансом, и академистов XIX века.Обложка: М.
Статья Владимира Кричевского (графический дизайнер, искусствовед) для журнала «Шрифт».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Потрясающее открытие: скульпторы и архитекторы Древней Греции — современники Тициана и Микеланджело! Стилистический анализ дошедших до нас материальных свидетелей прошлого — произведений искусства, показывает столь многочисленные параллели в стилях разных эпох, что иначе, как хронологической ошибкой, объяснить их просто нельзя. И такое объяснение безупречно, ведь в отличие от хронологии, вспомогательной исторической дисциплины, искусство — отнюдь не вспомогательный вид деятельности людей.В книге, написанной в понятной и занимательной форме, использовано огромное количество иллюстраций (около 500), рассмотрены примеры человеческого творчества от первобытности до наших дней.