Афганская война ГРУ. Гриф секретности снят! - [11]

– Известно со слов сатирика, что Ксаверий Микаладзе умер от истощения сил на почве неравнодушия к женскому полу. Трезво рассудив, я самостоятельно пришел к выводу, что Ксаверий Микаладзе – не мой родственник, и вот почему. Во-первых, он, как известно, был большой любитель женского пола и много порчи от него было женам и девам глуповским, о чем сказал классик, а я не люблю женщин, поэтому не женат, а мне уже сорок лет. Во-вторых, моя бабушка по линии отца была негритянка, что в большей степени роднит меня с Александром Дюма, у которого тоже прослеживается такая же родословная: по линии отца, как у меня.

Непринужденно разговаривая с прапорщиком Микаладзе, я вошел в дом вслед за ним. С порога нельзя было сказать, сколько человек находится в комнате, из-за плотной завесы табачного дыма и кухонной копоти.

Помещение оперативной группы было грязное, неухоженное, с тяжелыми запахами грязи и сырости. Помещение давно не проветривалось, что нередко бывает у нерадивых и ленивых хозяев, занятых пьянством, потерявших всякое представление о времени суток, что в данный момент – утро или вечер.

В табачном дыму были слышны голоса оперативных офицеров Собина и Саротина. Они сидели за столом напротив друг друга и хлебали деревянными ложками щи, о чем-то громко и оживленно разговаривали. Оба в звании майора. Примерно одногодки. Лет под сорок. Собин и Саротин прибыли в Афганистан из Читы, но до прибытия в Кандагар не знали друг друга, познакомились здесь, в Кандагаре. Подружились. Стали, по словам полковника Шамиля, корешами до гробовой доски. Третьим компаньоном за столом был громадный черный кот. Он то и дело спрыгивал с колен майора Собина и лез под стол, куда Собин и Саротин бросали коту кости, и черный кот, с отчаянными кавалерийскими усами, похожий на булгаковского кота из «Мастера и Маргариты», грыз кости, дробил их своими мощными зубами. На столе у господ офицеров стояла бутылка водки, уже начатая, другая, пустая, валялась рядом со столом на полу. Оба майора с раннего утра опохмелялись, были под градусом и на мое присутствие не обращали никакого внимания. Шумно разговаривали, ругались. Слышались мат, нецензурная брань.

Два переводчика разведгруппы, Хаким и Ахмет, сидели на полу, по-азиатски поджав ноги под себя, играли в шашки, спорили по-узбекски, кричали. Бросив на меня равнодушный взгляд, продолжали играть и спорить так же азартно и шумно, как вели себя оперативные офицеры группы. Солдат-водитель автомашины Саша Григорьев, молодой и красивый, внешностью похожий на Кларка Гейбла, партнера по кинофильму «Унесенные ветром» несравненной Вивьен Ли, как заправский повар обслуживал господ офицеров. То и дело бегал от кухни к столу, приносил офицерам то перец, то горчицу, а они недовольно кричали: «Сашка! Ты снова пересолил, скотина, щи! Смотри, как бы опять тебя не побить по ушам!»

Наконец майор Собин повернулся в мою сторону, и я узнал его – Собин. Он погрозил пальцем водителю автомашины, Саше Григорьеву, и отвернулся от меня. Я его не интересовал. Собин впал в тоску и уныние, напоминал своим видом старика, выжившего из ума. Облокотился о стол, загрустил.

Бедная, простая и очень старая мебель в «Мусомяки» говорила о том, что бывший хозяин дачи успел удрать и вывезти все ценное, оставил лишь старую мебель-рухлядь, несколько табуреток, стол-развалюху, обшарпанные потолки и стены.

– Товарищи офицеры! – громко скомандовал прапорщик Микаладзе после некоторой паузы, чтобы я мог осмотреться в помещении дачи. По этой команде офицеры обязаны встать по стойке «смирно», как того требует устав, но никто из офицеров даже не шелохнулся и не привстал с табуретки, продолжали сидеть и хлебать щи. Лишь переводчики, почувствовав неладное, бросили шашки и незаметно скрылись внутри коридора, наблюдая оттуда за тем, что будет дальше.

Я продолжал стоять у порога и ждать выполнения команды. Наконец майор Собин повернулся в сторону прапорщика Микаладзе и резко бросил:

– Твои дурные шутки, прапорщик, мне изрядно надоели. Пора их прекратить. Уймись, пока не поздно, будешь дурачиться, отправлю в два счета к Шамилю на перевоспитание. Он знает в этом деле толк. Сразу сделает из тебя идиота.

Майор Собин взглянул на меня своими мутными, стеклянными глазами, потряс головой в разные стороны, строго спросил:

– А ты кто будешь, товарищ? Отвечай быстрее, как сюда попал? Не ответишь, пущу пулю в лоб!

Не говоря ни слова, я снял вещмешок, бросил на табурет бушлат, рядом поставил автомат Калашникова, представился:

– Полковник Тоболяк. Командир кандагарской «точки». Прошу любить и жаловать!

Дальше все закружилось и завертелось. Никто не ожидал такого поворота событий. За столом толкотня, тревога, паника. Двери настежь. Все засуетились, забегали. Офицеры, как ошпаренные, разом вскочили с мест, рявкнули:

– Здравия желаем, товарищ полковник!

Прежней развязности как не бывало. Со стола исчезла бутылка водки, офицеры не знали, что делать и с чего начать общение со мной. Первым нашелся майор Саротин:

– Извините, товарищ полковник, что все так вышло. Никак не могли знать, что вы – наш новый начальник, из-за этого обошлись с вами грубо, неподобающим образом, простите за это!