Аффект: практика судебной психолого-психиатрической экспертизы - [82]

При экспериментально-психологическом исследовании <…> на фоне особенностей актуального состояния в виде регрессивных тенденций, неустойчивости эмоций и поведения, сниженного настроения, психического напряжения и тревоги, обеспокоенности собственным будущим выявлялись признаки личностной дисгармонии испытуемой. Для нее были характерны высокий уровень притязаний, демонстративность, потребность в понимании и принятии со стороны ближайшего окружения в сочетании с повышенной чувствительностью к внешним воздействиям, критическим замечаниям, сензитивность и ранимость в межличностном взаимодействии. Нерезко выраженные открытые внешнеобвиняющие и агрессивные реакции, стремление контролировать собственное поведение сочетались с трудностями нахождения конструктивных путей разрешения конфликтов и проблем, особенно в эмоционально насыщенных ситуациях. При исследовании интеллектуальной сферы выявлялась способность испытуемой к проведению мыслительных операций на категориальном уровне с опорой на практически значимые признаки объектов, к пониманию условного смысла, опосредованию. В то же время в отдельных случаях обнаруживалась актуализация поверхностных, наглядных, субъективно эмоционально окрашенных признаков предметов. В ассоциативной сфере отмечалась эмоционально ярко окрашенная проекция собственных ситуационных переживаний с признаками идей самообвинения, что свидетельствовало о возможных депрессивных тенденциях. Выявлялись колебания внимания и умственной работоспособности, признаки утомляемости к концу работы. Мнестические процессы были без нарушений.

В связи с отсутствием объективных сведений в отношении подэкспертной и потерпевшего экспертные вопросы в отношении К. решены не были. При последующем амбулаторном освидетельствовании (через 10 дней) экспертам были представлены запрошенные материалы, кроме того, была предоставлена возможность беседы с матерью подэкспертной в присутствии следователя. При повторном осмотре К. то сидела, сжавшись, в подавленной позе, внезапно начинала плакать, то, успокоившись, сосредотачивалась на беседе и отвечала на вопросы четко, то вела себя по-детски непосредственно, улыбалась адекватно теме разговора. В целом же фон настроения был ситуационно снижен, эмоциональные реакции были однообразными. На вопросы отвечала по существу, в плане заданного, подробно. Однако затруднялась вспомнить оценки, полученные в текущем году на выпускных экзаменах, соотнести различные события во времени (назвать дату выпускного вечера, переезда к матери и пр.). Относительно самочувствия поясняла, что ее по-прежнему периодически «тошнит и шатает», «трудно читать, сосредоточиться», часто забывает, что уже начала делать («поставила яйца варить и забыла»), отмечала остающееся «чувство тяжести за грудиной», пониженное настроение.

Нехотя, с волнением в голосе, порой заикаясь, соглашалась, что отчим «практически ежедневно, просто так, без причины», особенно находясь в состоянии опьянения, избивал ее и маму, «орал без повода», «постоянно придирался», «огрызался», говорил, что она «ничего не умеет», у нее «руки не оттуда растут»; рассказывая об этом, называла потерпевшего «папой». Со слезами на глазах приводила пример, как за то, что разбила лак для ногтей, «папа избил ремнем, бил ногами». Также описывала «странности» в поведении отчима: был случай, когда он оставил включенными газовые конфорки (вздыхая, с обреченностью в голосе высказывала предположение: «Может, хотел нас всех убить»), а однажды в холодное время года ночью заходил в ее комнату и, сдернув с нее одеяло, открыл дверь на балкон, наряду с этим мог «душить» ее и мать подушкой, «насильно» фотографировал их с синяками после его избиений и «радовался этому». Сообщала, что от «папы» сначала пряталась, закрывалась в комнате, но в последующем он «выбил все двери», поэтому «просто пыталась молчать на замечания и придирки», во время скандалов «убегала из дома», а когда избивал, закрывалась руками и просила: «Папочка, не бей меня, пожалуйста! Мне больно!» Причину нанесения пореза на предплечье объясняла тем, что в 2003 году, когда отчим бил особенно жестоко, «не могла терпеть боль», кричала, что убьет себя, а он прекратил избиение только тогда, когда порезала себе руку. После этого переехала к бабушке и дедушке, однако не переставала волноваться за мать, по ночам «мучили кошмары», в школе «не могла сосредоточиться».

На вопрос, почему после окончания школы не осталась и дальше жить у бабушки, с детскими интонациями в голосе пояснила: «Хотела быть с мамой, очень скучала по ней, думала, что все будет нормально, потому что мама говорила, что папа не пьет», а также потому, что «надо было заниматься с мамой подготовкой к вступительным экзаменам в ВУЗ». Сообщала, что после возвращения домой почувствовала, что почему-то «папа» стал еще хуже относиться к ней, чем раньше, «кричал по пустякам, мог по спине хлопнуть, дать пинка». После настойчивых расспросов, крайне неохотно, смущаясь, сообщила о том, что на протяжении последних двух лет отчим несколько раз «тискал» ее в коридоре, заходил в ванную, когда она мылась, мог ущипнуть за грудь, ягодицы. С дрожью в голосе говорила, что незадолго до случившегося «папа пытался снять» с нее кофту, «трогал за грудь», тогда «дико пугалась», допускала, «что если бы не пришла вовремя мама, могло произойти все, что угодно». После этого стала бояться возвращаться домой до прихода матери, находиться с отчимом наедине, так как он «стал относиться еще хуже», ничем тот случай не напоминал, однако стал «заметно нервничать» в ее присутствии. О том, как будет жить дальше, старалась не задумываться.