Афера - [10]

Я вспоминаю сообщение, которое оставил мой сын на автоответчике. Теперь я уже не сомневаюсь. Он в беде. Как всегда.

Имельда скрывается за стеллажами с бельем, направляясь в туалет. В тишине я слышу, как она по-мужски долго пускает ветры, гулко отзывающиеся в фаянсе унитаза. Я сажусь на стул, задумчиво глядя в окно на хорошо одетых людей, спешащих по своим делам.

* * *

Домой я возвращаюсь в шесть вечера. Мистер Грильо ждет меня на дорожке в халате, сжимая в руках свернутую газету, будто собирается меня отшлепать.

Я выхожу из машины и слышу:

— Мой внук хочет с вами поговорить. — При этом хозяин дома ухмыляется.

— Правда? — оглядываюсь я, но никого не вижу.

— Привет, Кевин, — доносится у меня из-за спины.

Арабчик выходит из-за угла с кисточкой, с которой капает белая краска, и ведерком эмали «Глидден».

— Кип, — поправляю я его.

— Да, точно.

Он ставит ведерко на землю и кладет туда кисточку. Я замечаю мокрые пятна на стене дома. Похоже, внучок занялся небольшим ремонтом. Это не к добру.

— Послушай, — говорит Арабчик, подходя ближе. — Я тут говорил с дедушкой. Он хочет поднять арендную плату.

Я смотрю на мистера Грильо. Тот улыбается во весь рот, словно радуясь за нас, наконец-то нашедших тему для разговора.

— Это правда, мистер Грильо? — спрашиваю я у него.

— Мой внук — Арабчик, — почему-то отвечает он.

— Конечно, правда, — вмешивается внук.

Мы с мистером Грильо не подписывали никаких договоров. Договоренность была устная. Я жил в этом доме и платил четыреста долларов в месяц с того дня, как вышел из тюрьмы.

Я поворачиваюсь к внуку и спрашиваю у того, не притворяясь, будто я верю, что это решение мистера Грильо:

— И какова новая плата?

— Тысяча двести, — отвечает он. Затем, великодушно махнув рукой, добавляет: — Но дедушка может подождать месяцок. Давайте с июня.

— Ладно, — соглашаюсь я.

У меня вдруг возникает непреодолимое желание добраться до своей квартиры и проверить продажи витаминов. Я надеюсь на чудо.

* * *

Еще не войдя в квартиру, я понял: что-то не так. Я годами оглядывался по сторонам — сначала, когда обирал людей, будучи свободным человеком, а потом в тюрьме, где всегда существовала угроза получить ножом под ребро, — и чувство опасности у меня обострилось. Сегодня я почуял неладное, еще когда шел мимо розовых кустов у дома. Я напряжен до последнего волоска на голове. Дойдя до двери, я замечаю, что она не заперта, хотя утром я ее точно захлопнул.

Я приоткрываю дверь пальцем, морально готовый получить по лицу железной трубой и распластаться на полу.

Но ничего не происходит. Я захожу внутрь. Шторы задернуты. Темно. Контуры стоящих вдоль стены коробок с витаминами едва различимы. В глубине комнаты на мониторе радостно прыгает витамин. Невольно гляжу на сумму сегодняшних продаж: 9,85. В глубине сознания проносится невеселая мысль: если в квартире кто-то есть и если он хочет меня убить, то эта жалкая цифра в танцующем витамине будет последним, что я увижу в этой жизни.

— Кто здесь? — спрашиваю я, закрывая дверь.

Услышав чье-то дыхание, я мысленно перебираю список вещей, которые можно использовать в качестве оружия. На кухне есть набор ножей. В комнате — маникюрные ножницы. В ванной под раковиной — отвертка.

Я делаю шаг в темноту и прикидываю шансы: может, кинуться на кухню и постараться схватить нож, прежде чем на меня нападут? В конце концов, это моя квартира, я лучше в ней ориентируюсь. И если не мешкать…

Вдруг загорается свет. Я моргаю, пытаясь к нему привыкнуть.

На кухне сидит молодой человек, пальцы он держит на выключателе.

— Привет, пап, — здоровается он.

Лицо Тоби расплывается в широкой улыбке пятнадцатилетнего пацана, сумевшего напугать родителей. К несчастью для нас обоих, Тоби уже двадцать пять. Он — приятный молодой человек с чересчур длинными темными волосами и широкой улыбкой.

— Я тебя напугал? — удивляется он.

— Я же мог тебя убить.

— Ах, точно, — смеется он. — Ой, страшно-то как. — И поднимает руки, показывая, как ему страшно.

— Господи, Тоби, что ты тут делаешь?

— Да ничего. Просто мы давно не виделись. Думал, ты соскучился.

— Конечно, соскучился.

В последний раз я видел Тоби за полгода до освобождения — в тот единственный раз, когда он меня навестил. Тогда и пяти минут не прошло, как он попросил у меня денег на открытие кофейни в Сиэтле. Когда я объяснил, что мои возможности несколько стеснены банкротством и пребыванием в тюрьме, лицо Тоби приобрело столь знакомый мне глуповатый вид. Поболтав со мной еще несколько минут, сын ушел. Он звонил несколько раз после того, как я освободился, и каждый раз причиной тому была либо злость на Селию, его мать, либо нехватка денег. Я всегда пытаюсь помочь Тоби, чем могу, не задавая никаких вопросов. Я слышал, он работает инструктором на горнолыжном курорте в Аспене.

— А ты все еще в Аспене живешь?

— Да нет, в общем.

— В общем — это как? Где же ты сейчас живешь?

— То тут, то там.

— Ты уж определись, тут или там.

— Ну, я с друзьями езжу повсюду. В последнее время мы живем в Сан-Франциско.

Я сглатываю, пытаясь скрыть злость.

— То есть ты здесь живешь?

До Сан-Франциско отсюда километров пятьдесят. Полчаса на машине, если без пробок. Меня подмывает изобразить, насколько мне больно сознавать, что мой сын жил так близко, но не удосужился ни зайти, ни позвонить, ни хотя бы сообщить о переезде. Но с Тоби этот трюк не пройдет.