Аэропорт - [100]

— Плюс, плюс, Степа! Сейчас вышлем! Ловите!

У терминала практически не было больше ни стен, ни крыши, когда под вечер 20 января налетел «Град», разметал своих и чужих и обрушил все, что еще стояло в Аэропорту.

Алексей пришел в себя, когда уже темнело. В воздухе стояла гарь и пыль. Что‑то еще догорало. Со всех сторон все еще доносились стоны.

Он обернулся и увидел Скерцо. На том не было каски, и он узнал его по косичке. Скерцо склонился над командиром. Тот был жив, но ранен. Осколочные ранения обеих ног. Одно тяжелое, выше колена. Большая кровопотеря. Скерцо остановил кровь. Степан был в сознании.

У Алексея не было ни царапины, только еще одна, которая уже по счету, контузия. Он подошел и склонился над Степаном рядом со Скерцо. Приподнял край бинта. Все ясно. Немедленная госпитализация. Перебросился взглядами со Скерцо. Они поняли друг друга без слов.

— Где наши? Самая близкая позиция? — спросил Алексей.

— Метеостанция. Тысяча шестьсот метров вон туда, — Скерцо четко показал направление рукой.

— Остальные как?

— Я насчитал пять раненых здесь и двух там, внизу, которые все еще отзываются, — ответил Скерцо.

— Я понял, — ответил Алексей, нагнулся, взял два валетом перемотанных скотчем снаряженных магазина из разметанной пирамидки рядом со Степаном и пристегнул к автомату у себя на груди вместо пустых. Степан лежал с закрытыми глазами. Дышал ровно. Скерцо вколол ему нафлубин — все, что у него было с собой. Он нашел рюкзак Сергеича, но еще не успел изучить его содержимое.

Алексей встал и, будто что‑то тянуло его, медленно пошел по терминалу, переступая через трупы, оружие, потолочные плиты и горы всякого хлама. В багажном зале и в оранжевом зале обнаружил до сорока тел орков. Многие были еще живы. Тоже стонали и звали на помощь.

Алексей дошел до еще одной огромной воронки в полу и услышал доносящийся оттуда знакомый голос.

— Брат, брат, помоги, — кричал Шамиль Бараев, придавленный небольшой плитой на дне воронки. — Я денег дам, мамой кланус.

— Я сам тебе должен, Шамиль, — крикнул в ответ Алексей, присев над воронкой в метре от лица Бараева и показав тому свою кисть без мизинца и безымянного пальца. — Прости, что убил твоих родных. У меня не было выбора.

Бараев узнал его, зарычал, стал тянуться рукой к автомату, но достать не мог. Алексей встал и повернулся спиной, собираясь уйти.

— Жюрналыст, жюрналыст, я тибэ тайну сыкажу! Сыкажу, кто дома в Москве взорвал, жюрналыст! — зарычал Бараев ему в спину.

— Это и так всем известно, — Алексей остановился, вернулся к краю воронки.

— Нэт, нэт. Ты нэ понял, брат. Я скажю, кто прыказ отдал, кто заказал, скажю, брат, а?

— Это больше никому в мире не интересно, — сказал Алексей, поднял автомат и короткой очередью выстрелил главарю бандитов и офицеру МВД России в лицо.

Степан был против того, чтобы его попытались спасти. Он хотел остаться с «пацанами».

— Я тобi наказую залишити мене тут,[199] — сказал он Алексею.

—Ты мне ничего приказать не можешь, Степа, — сказал Алексей. — Я не твой подчиненный. Ты должен жить, Степа. Подумай о Нике. Она мне не простит, если я тебя не вытащу. Скерцо останется на хозяйстве с пацанами. У него на всех есть лекарства. Они с ним дождутся помощи. Ты только будешь мешать ему и сам умрешь через пару часов.

Степан закрыл глаза. Скерцо взвалил его на плечи Алексею. Степан обхватил рукой его шею, и Алексей в сгустившемся сумраке, с автоматом на груди, понес свой крест через взлетку.

Их, казалось, никто не замечал. Алексей шел медленно, понимая, что, если он споткнется и уронит Степана, ему его больше не поднять.

Степан то терял сознание, то приходил в себя. Алексей чувствовал это по его руке у себя вокруг шеи.

Алексей, несмотря на свою хорошую физическую форму, не смог бы не отдыхая пронести Степана, да еще и в бронежилете пятьсот метров. Поэтому, как только они поравнялись с первым сгоревшим танком, Алексей положил Степана на броню, а сам сел на колени рядом внизу, пытаясь отдышаться.

— Слышал вот этот анекдот? — на чистом русском вдруг заговорил Степан. — Значит, командир несет раненого бойца на себе с поля боя и рацию за спиной, ну, целый ящик тяжеленный такой, как раньше, с антенной. Раненый стонет: «Брось, командир, брось». Тот шмяк его на землю. Раненый стонет: «Да не меня, командир, а рацию!».

Оба засмеялись, как могли, один — превозмогая боль, другой — усталость.

— Зачем мы вообще защищали этот Аэропорт? - спросил Степан. — Кому это нужно было? Смысл, б...дь?

— Вам это нужно было, — ответил Алексей. — Потому и защищали. Должны же были украинцы хоть что‑нибудь защитить, вот вы и защитили. Жаль только ребят.

«Размен не равноценный, даже если один к десяти, — подумал Алексей, вставая и поворачиваясь спиной к Степану на броне. — Россия избавляется от своего человеческого дерьма, от шлака, от мусора. А Украина теряет свою элиту. Своих лучших парней».

— Жаль — не то слово, — Степан продолжал говорить по-русски. — Такие пацаны. Панас, Светик, Дракон, Профессор, Сергеич, Людоед, Чикатило, Паровоз, Тритон...

— А как ты хотел, Степа? Чтоб война и чтоб все живые?

— Я не хотел войны.

— Ты солдат, Степа, ты должен Родину защищать и — иногда умирать. Но не каждый день, конечно. Понимаешь?