Аэроплан-призрак - [55]

На лицах пассажиров читалось безумное отчаяние, мучительная тревога.

В глубине воздушного судна, весь окровавленный, лежал французский инженер, бледный и неподвижный.

Он проник еще раз в кабинет императора и сказал ему:

— Ваше Величество, я уже больше не враг. Граф фон Кремерн провел меня. Он ускользнул. Но вы были мне истинным доброжелателем. Позвольте же принести вам свою глубокую благодарность.

К несчастью, в то время, как прикрепленный к аэроплану канат поднимал его на борт, часовой заметил парящий в воздухе силуэт и выстрелил. Франсуа был поднят на свое воздушное судно окровавленный, почти без чувств.

Его товарищи после общего совета, решили опуститься где-нибудь на дружественной территории, где можно было бы позвать врача, способного ответить — останется жить Франсуа д’Этуаль или умрет.

И подростки, уже приведенные в отчаяние отсутствием Триля, оплакивали теперь своего начальника, которого, казалось, уже ничто не спасет.

А таинственный аэроплан безостановочно мчался вперед с быстротой урагана, неся на себе убитых горем пассажиров.

Часть третья АЛМАЗНАЯ РОССЫПЬ

I. Триль действует самостоятельно

Целую ночь пароход, увозивший Триля, летел на всех парах вниз по реке. Утром он застопорил возле небольшой пристани. Вдоль набережной стояло уже много разнообразных судов — шаланд и пароходов. Инженеры называют такую пристань «сухим портом».

Юноша, еще не обсохший от ночного купания, пришел к мысли, что доски лодочного дна отнюдь не представляют мягкое и уютное ложе. Бока молодого американца ныли и протестовали против жесткости дерева. Но вскоре и другие неприятные ощущения присоединились к предыдущим. Теперь возмутился желудок. Быть голодным и не иметь никакой возможности утолить свой голод — обстоятельство, действующее на человека весьма плачевным образом.

И плюс ко всему ощущение это обладает неприятным свойством усиливаться с каждой минутой. Наконец, вкупе с жаждой оно обостряется до предела.

И все-таки, несмотря на муки голода и жажды, Триль заметил, что ни фон Краш, ни Маргарита за весь день ни разу не показались на палубе.

Матросы же, наоборот, шмыгали взад и вперед, составив как бы непрерывную стражу по всему пути между суденышком и трактиром, устроенным здесь предприимчивым человеком, рассудившим, что таким образом легче всего обирать карманы моряков. Сименс, Петунич, Штольц, Лорике и Фриц умудрились по нескольку раз сбегать туда и обратно.

Солнце, поднявшись к зениту, стало склоняться к закату, его диск уже начал скрываться за горизонтом. Осталось только крошечное золотистое пятнышко, когда звуки сирены стали созывать всех на борт.

Услышав сигнал, все заседавшие в трактире моментально выскочили на улицу и побежали к пароходу. Потревоженные как раз во время ужина, они тащили с собой бутылки и миски с едой.

Неописуемый беспорядок творился на набережной.

— Черт побери! — ругался Сименс, руки которого были заняты всевозможными закусками. — Если был когда-нибудь повстречал Мисс Вдову, я бы с наслаждением свернул ей шею.

Петунич, который и превратил своего товарища во вьючное животное, шествовал рядом, заложив руки в карманы.

— Пройдем сюда, мой толстяк, — сказал он и провел товарища на кормовую часть палубы. — Устроившись здесь, мы сможем подкрепляться целую ночь, и никто нам не помешает.

— Ну уж и выдумщик этот Петунич, уж и хитрый малый, — проворчал Сименс.

От избытка умиленья он уже готов был развести руками, причем весь провиант, которым он был нагружен, легко мог пострадать от этой восторженной жестикуляции.

Его товарищ предотвратил катастрофу, успев вовремя заорать:

— Не растопыривай руки, олух!

И послушный гигант благополучно дошел до укромного местечка в двух шагах от лодки Триля, где бедняжка мучился уже около двадцати четырех часов.

Юноша принял твердое решение не терять присутствия духа, несмотря на всю отчаянность своего положения. Он покрепче стянул пояс — мера, которая, по мнению сведущих людей, облегчает тяжелое самочувствие голодающего. Но когда двое приятелей устроились со своим провиантом, так сказать, под самым его носом, когда до этого носа долетел запах жаркого, похлебки и картофеля, на Триля напало бешеное отчаяние. В припадке бессильной ярости молодой американец должен был смотреть, как два дружка с чувством, толком и расстановкой готовились к обильной трапезе.

Сименс расставил посуду в образцовом порядке, приятно разнообразив общий вид длинногорлыми бутылками с отличным рейнским вином. Петунич скривил гримасу:

— Сесть прямо на голую палубу!.. Послушай, Сименс, сбегай за пледами. На них можно будет удобно устроиться.

Верзила быстро побежал исполнять поручение.

Пароход тем временем отчалил и медленно пошел прочь от остальных судов, стоявших вдоль набережной на якоре. Петунич облокотился на борт, бросая последний взгляд на берег и ожидая возвращения приятеля. Он повернулся спиной к тому месту, на котором были расставлены яства.

Триль быстро понял выгоду этого обстоятельства. Искушение было сильнее всякой осторожности. Ловкая рука юноши проскользнула между бортом и брезентом, прикрывавшим лодку, и захватила ни много ни мало — миску картофеля, две бутылки вина, хлеб и целую кучу нарезанной ветчины.