Аэроплан-призрак - [13]

— Мисс Лизель родилась в Южной Америке. Она немецкая подданная. Очень естественно, что, отправляясь в Англию, она попросила принять участие в ее судьбе мистера Трейдинга, немецкого вице-консула в Нью-хейвене. Этот господин и явился на пристань, чтобы встретить мисс Лизель. Не увидев в числе пассажиров своей соотечественницы, он очень удивился. Навел справки: в списке она значилась. Стали искать, и нашли несчастную женщину в ее каюте — с бессмысленным взглядом, однообразно повторяющую: «Франсуа, Франсуа… Я тебя люблю… Нет, нет… Ты не женишься на другой!»

— Она это говорит? — воскликнул молодой инженер, совершенно ошеломленный.

— Да, и повторяет это без умолку… При ней нашли ее визитные карточки с парижским адресом. По делам службы я находился на пристани. Началось расследование, я телеграфировал немедленно в парижскую полицию. Французские сыщики оказали содействие, произвели обыск в пансионе и наткнулись на одно письмо, написанное обвиняемым.

— Мое письмо? — воскликнул Франсуа. — Да как можете говорить такое!

— Во-первых, это письмо подписано вами, помечено последним месяцем, и на нем печать почтовой конторы в Мурмелоне…

— Но я же никогда не писал этой особе…

— Однако, — иронически произнес полицейский, — мои парижские коллеги утверждают, что это именно ваш почерк.

С этими словами он вынул из портфеля фотографический снимок, воспроизводящий письмо.

— Что это?

Вопрос вырвался у молодого инженера и у лорда Фэртайма одновременно.

— Это?.. Это телеграфный оттиск… Вы ведь знаете, конечно, что Скотленд-Ярд и парижская префектура соединены телеграфной связью. Там сфотографировали письменную улику и передали это факсимиле в Лондон часом позже… Впрочем, в настоящий момент один из агентов уже в дороге, чтобы доставить нам оригинал.

X. Повеяло безумием

Франсуа молчал.

Атлей Вуд протянул ему письмо.

— Будете ли вы отрицать, что написали это письмо?

Молодой человек окончательно был сбит с толку. Это был его почерк, его подпись… А между тем он никогда в жизни не писал Лизель Мюллер!

Инспектор, делая ударение на каждом слове и поглядывая то в письмо, то на окружающих, прочел: «Моя обожаемая Лизель»…

— Ложь! Ложь!.. Я никогда не писал ничего подобного! — неистово воскликнул инженер.

Но полицейский невозмутимо продолжал: «Я люблю тебя одну. Но подумай только, в этих Фэртаймах — все мое будущее, мое состояние, моя репутация. Ты говоришь, что любишь меня. Пусть же твоя любовь не чинит мне препятствий. Мне непременно нужно жениться на этой маленькой Эдит. Разве ее миллионы будут принадлежать только мне? Не только мое состояние, но и моя слава будут твоими, моя дорогая Лизель. Пройдет совсем немного времени — и мы снова будем вместе. Это все, о чем я прошу.

Тот, кто никогда никого не полюбит, кроме тебя… Я люблю тебя. Ф.».

Инженер подошел к Вуду и стал смотреть через его плечо в письмо.

Взгляд его блуждал. Несколько раз он прикладывал руку ко лбу, как бы для того, чтобы успокоить невыносимую боль; затем проговорил каким-то глухим, неестественным голосом:

— Да, это мой почерк… И все же, клянусь моей честью, я не писал этого.

Полицейский холодно заметил:

— Старый прием. Отрицание таких неоспоримых доказательств не поможет вам.

Но Франсуа оборвал полицейского таким повелительным и энергичным жестом, что насмешка замерла на губах англичанина.

— Это письмо — фальсификация, фальсификация, слышите?! Все ложь! — закричал юноша.

Он подошел к лорду Фэртайму.

— Поверьте мне, я прошу вас! Мне нет дела до других!..

Лорд казался смущенным. По выражению его лица, по легкому движению головы Франсуа догадался о том, что происходит у него в душе:

— Вы не верите мне…

— Надеюсь, что вы сумеете опровергнуть выдвинутые против вас обвинения.

Мучительно вскрикнув, инженер упал в кресло.

— Вы надеетесь?.. Значит, вам кажется возможным, чтобы я написал это гнусное письмо…

— Вы преувеличиваете, мой бедный друг… Любовь…

— Не надо примешивать к этому любовь, — гневно перебил его Франсуа, — вы были так добры ко мне, оказали столько доверия… Мисс Эдит так чиста… И вы считаете, что я мог бы солгать вам, воспользовавшись вашим расположением…

Инспектор подумал, что было бы неплохо прекратить этот затянувшийся разговор.

— Будет лучше, если вы прибережете свои аргументы для суда, — решительно заявил он.

Франсуа закрыл глаза, стиснул руки, как бы подавляя приступ невыносимой боли, и голосом, в котором слышались рыдания, пробормотал:

— Вы правы!..

Поклонившись лорду с кротостью, которая выражала больше отчаяния, чем слова, он вымолвил:

— Прощайте, лорд… Прощайте…

И, не дожидаясь ответа, обратился к полицейскому:

— Я готов следовать за вами.

Вдруг все трое невольно вскрикнули. Дверь распахнулась, и на пороге появилась Эдит, вся в слезах, но со сверкающими глазами.

— Эдит! — сурово окликнул ее Фэртайм.

Но бедная девушка, всегда тихая и кроткая, так посмотрела отцу в глаза, что тот почувствовал себя смущенным. Он понял, что горе изменило его дочь.

— Простите, что я не слушаю вас, отец, — медленно произнесла она голосом, зазвеневшим жалобно, как разбиваемый хрусталь, — но в нем вся моя жизнь, и я хочу, чтобы он знал, что я его люблю, несмотря на все обвинения… и вместе с ним буду бороться с ложью!