Адвокат с Лычаковской - [10]

— Почему?

— Потому что с недавних пор желающих жить на улицах, где ездят трамваи, поубавилось. Глупо, что центр города и места престижные. Конечно, продать можно. Квартиру сдать в аренду также несложно. Но уже не за ту цену, которую давали до трамвая. Чуть ли не в половину меньше. Что скажете на это?

Ответа у Клима не нашлось. Судить об обычаях города, в котором был всего чуть больше двух часов, он не собирался, потому что местным все равно лучше видно, поэтому даже малейший спор проиграет.

Вместо этого Клим откинулся на немного вытертую кожаную спинку сиденья и начал разглядывать, где это он едет.

Первое впечатление, полученное при осмотре вокзального сооружения, сейчас лишь усилилось и закрепилось.

Вокруг все выглядело величественным, могучим, возведенным на века. Тут незримо витал дух консерватизма. Человек молодой, Клим невольно улавливал это. Сперва пришло ощущение, будто оказался где-то в склепе, среди холодного серого камня. Но лишь на короткое время, быстро миновавшее.

Дальше почти вытеснилось другим — городское величие лишь казалось таким непробиваемым и непоколебимым. На самом же деле дрожка ехала между современными, совершенно не похожими друг на друга зданиями, которые лишь на первый взгляд выглядели мрачными и суровыми. То, что показалось Кошевому старосветским, даже напомнило о читаном в исторических книгах о средневековье, в действительности было хорошо продуманным, хорошо упорядоченным и едва не идеально организованным.

Улицы тут извивались, сходились, расходились и снова сбегались в совершенно неожиданных местах. Жилые кварталы напоминали античные лабиринты. Городские каменные дома словно сошли с некогда любимых Климом страниц рыцарских романов — не хватало разве воинов в устрашающих доспехах и прекрасных дам с букетами вдоль, на тротуарах и в окнах домов. И все это удивительным образом жило живо. С одной стороны — вроде и со знакомыми Кошевому провинциальными обычаями, но на самом деле — в своем, особом, непонятном постороннему человеку ритме. Не слишком широкие улицы только доказывали, насколько здешние жители могут быть близки друг к другу.

Никоим образом не родичи. Наоборот, вряд ли во Львове, где под две сотни тысяч народа, горожане знают друг друга, к чему Клим привык в Киеве, — можно пройтись от Бессарабской площади по Крещатику через Прорезную вверх до Софии, а оттуда — к Андреевскому спуску вниз на Подол, и за время прогулки поздороваться с кучей знакомых. Добрая половина из них попросит передать поклон папе. Другие поинтересуются делами, и это не проявление хороших манер. Люди знают о том, кто из знакомых чем занимается. Тогда как Львов, по крайней мере так казалось Климу, своим обустройством подчеркивал совсем другой уровень отношений даже между незнакомыми людьми. Пусть они и живут в одном городе, только в разных его частях.

Старый город был главным на восточной окраине великой империи.

Официально считался центром провинции.

И в то же время сам по себе периферийным не выглядел — по крайней мере в той степени, в которой Кошевой привык воспринимать губернские города империи Российской.

А значит, здешние горожане должны быть далеки от того тотального братания и родства, которые в характере настоящих провинций. И возмутить Киев легче, чем город, который замер в собственном уважении и величии. Ведь, даже приехав во Львов впервые, Кошевой почувствовал, как все вокруг не только меняется, но и готово к изменениям и развитию.

Ворчание извозчика Захара в адрес трамваев — живое тому подтверждение: изменения заметны.

А значит, к ним, притерпевшись, в конце концов привыкаешь.

Тогда как среда, замерев в себе, всячески сопротивляется любому воздействию извне или изнутри. Ведь это принесет за собой хоть какие-то неудобства.

Закрытый мир очень легко взорвать изнутри. И сбить с толку его жителей надолго, если не навсегда.

Это Клим имел несчастье ощутить на себе. И от этого попытался убежать, садясь вчера в вагон на Киевском вокзале.

Погрузившись в такие вот мысли, Кошевой перестал крутить головой. Мимо него и дальше проплывали в неторопливом ритме учреждения, лавки, салоны, конторы, кофейни, жилые дома. Если бы вышел из дрожки и пошел бы дальше сам, наверное заблудился. И чем дальше, тем меньше Клим представлял, куда именно доставляет его львовский извозчик.

Поэтому совсем неожиданностью стало, когда Захар натянул вожжи, остановив лошадь, и гаркнул:

— Приехали, пане! Очень рекомендую!

— Что?

— Нижние Валы, говорю! Слезайте!

Глава третья Добро пожаловать во Львов!

Кошевой подхватил саквояж, ступил на землю, вопросительно взглянул на своего неожиданного провожатого.

Захар также слез с козел. Жестом велел пассажиру стоять, где стоит, и неспешно двинулся по бульвару в направлении, как заметил Клим, банковского здания. Не дойдя, ступил в сторону, выделив среди пешеходов высокого человека в элегантном костюме, круглой широкополой шляпе и с легкой тростью в левой руке.

Складывалось впечатление, что он бездельничает, потому что имеет помноженное на вдохновение свободное время. Человек прохаживался по бульвару, поигрывая своей тростью, которую держал скорее для красоты, как элемент наряда — совсем не хромал, конец трости не касался булыжника. Казалось, он так играет, имитируя ловкие движения циркового артиста. Люди вокруг и их дела высокого, на первый взгляд, не занимали совсем, прогуливался будто без определенной цели. Даже не похоже, что пришел сюда на встречу — время для высокого значения не имело.