Тамаз неуверенно шел куда-то вглубь, рассеянно подныривая под нависающие трубы. Подвал казался бесконечным и вообще здорово напоминал бы традиционные хелльские постройки, если б не прискорбно низкий потолок. Я-то еще проходила без проблем, фей изредка пригибался, а вот Безымянный принц и придворный художник…
Баммм!
Стоило мне обернуться, чтобы проверить, как там продвигаются самые высокие члены нашей сумасшедшей шайки, как Его Высочество радостно улыбнулся, поймав мой взгляд, гордо расправил плечи - и тотчас же вписался благородным высоким лбом в трубу. Гулкий звук завибрировал по всей системе, зловещим эхом заметавшись по замкнутому пространству. Согнувшийся в три погибели Фирс устало провел рукой по лицу. Тамаз обернулся, оценил ситуацию, поднял голову, печально глядя на все еще гудящую трубу, - и молча припустил вперед, предусмотрительно пригнув голову.
Кажется, отсчет пошел на секунды. Если на нас и не обратили внимание, когда сработал датчик на вмешательство в заклинание (да мало ли кто там хулиганить может?), то вот сейчас мы засветились конкретно. Звук разнесся по всему дому, и, чтобы понять, откуда он исходит, не надо быть семи пядей во лбу.
Чтоб этому выпендрежнику… тоже мне, альфа-самец нашелся!
Я выругалась себе под нос и помчалась догонять фея, успевшего скрыться за поворотом узкого коридорчика. Но, как выяснилось, могла и не торопиться. Едва я добежала до поворота, как на весь подвал возмущенно зазвенел волшебный женский голосок:
- Да как ты вообще посмел вернуться?!
И послышалось смущенное, сбивчивое бормотание Тамаза. Я застыла на месте, но, поразмыслив, высунула любопытный нос за поворот.
Оба стояли ко мне спиной - и лицом к порталу, накрытому темной тканью - но даже отсюда я видела прерывистое свечение поврежденного заклинания. Старая знакомая Тамаза едва доходила ему до плеча, но ухитрялась грозно рычать на возвышающуюся над ней громадину, воинственно уперев в бока изящные, будто кукольные ручки.
- Тарри, я же не мог просто опустить руки, - виновато бурчал себе под нос фей, опустив глаза, а она все не успокаивалась, продолжая возмущенно шипеть что-то про честь, самоуважение и то, что всем остальным хватило ума именно что опустить руки и не соваться обратно, пытаясь обойти священный запрет собственной Владычицы.
А я смотрела на них и никак не могла подобрать отпавшую челюсть.
У Тамаза был удивительный золотистый оттенок волос - не паутинно-светлый, как у Эльданны Ирейи, не серовато-желтый, как у большинства аррианцев, и даже не рыжеватый, как у павеллийцев; цвет вызывал желание не то немедленно поискать на нем пробу, не то зарыться в это драгоценное чудо пальцами. Раньше я не особо придавала этому значение - ну, красиво и красиво, ясно же, что всего лишь личина…
А теперь вдруг поняла - он настоящий. У Тамаза действительно волосы изумительно чистого золотого оттенка.
И у оравшей на него феи - точно такие же. Только длиннее.
- Старая знакомая, значит?! - возмутилась я, не удержавшись.
Они одновременно обернулись, явив еще и одинаково рассерженные миндалевидные глаза. И несмотря на окружающий нас полумрак, я почему-то была уверена, что цвет глаз у нее - такой же медово-карий, как и у…
- Ну, недавней знакомой ее же не назовешь… - пожал плечами Тамаз.
А его близняшка грязно выругалась и со вкусом залепила ему пощечину.
Глава 5. Спешка
Гил
Дождь зарядил не на шутку.
Серовато-зеленое море шумно билось в искусственную насыпь. Уже изрядно подточенные прибоем камни с трудом сдерживали напор разбушевавшейся стихии, и ближайшие шалаши предусмотрительно возвели на некотором отдалении от берега, - не рискуя, впрочем, забираться глубоко в лес. Чахлые деревца вряд ли могли таить в себе какую-либо опасность (кроме, разве что, опасности сдохнуть со скуки, созерцая подобный пейзажик), - но в той стороне остался город, а уж его искатели хоннэ сторонились, как могли.
Под лиственными навесами собиралась неуютная темнота. Разгонять ее было некому.
В центре огороженного пространства природа словно сошла с ума. Из-под земли кровожадно выглядывали острые серые ветви - именно выглядывали, потому что расти так не смог бы ни один кустарник и ни одно дерево: без корней, без листвы, без коры. Их будто специально наточили, чтобы опустошить лагерь, насквозь прошив шалаши и переворошив кострище, засыпая стоянку отсыревшим углем. Люди уйти не успели. Никто не успел.
Я обошел заросли кругом и обреченно вздохнул.
Кажется, “темное дельце” несколько усложнилось тем, что второй посредник оказался не просто окончательно и бесповоротно мертв, но еще и изрядно несвеж. Теплая павеллийская осень явно не пошла ему на пользу, и, если бы не дырявый синий китель, узнать Дерека Дароггена мне бы точно не удалось. Кто бы ни заточил на него зуб, в средствах он явно не стеснялся - и лишние жертвы не считал.
И, по всей видимости, кроме меня, некому нести эту новость в Дарлею. Только и радости, что славный обычай обезглавливать гонца с дурными вестями канул в небытие добрую сотню лет назад, - хотя, по совести, за такую красотищу и возродить былые традиции не грех…
В губернаторской резиденции приспустили флаги и завесили зеркала. В гостиной кругом стояли белые лилии, и их оглушающий запах только подчеркивался ритуальными благовониями: на диванчике близ лестницы на второй этаж сидело четверо священников, деловито пролистывающих молитвенники и тихо переговаривающихся между собой. Во внутренние покои пока никого не пускали - и не пустят, пока не завершится отпевание.
