Адриан. Золотой полдень - [16]

Поразмышляв на досуге, он приказал выяснить все об этой девице — кто она, откуда, как попала в логово елказаитов. Потребовал от Флегонта посадить к пленным толкового человека, который бы изнутри следил за фанатиками и выяснил, кто помог бежать Епифанию. Носом чуял — здесь возможна крупная пожива. Может, эта девица вовсе не Эвтерпа, а лишь хитроумно назвалась ею, чтобы привлечь к себе внимание известного любителя сладкозвучной поэзии? Тогда кто надоумил ее взять это имя?

Может, подвергнуть пыткам?

Исход неясен, женщина может проявить твердость.

Попытаться приблизить ее к себе, овладеть ею?

Она только и мечтает об этом.

Он внезапно уверился — она только и ждет, когда можно будет вползти в его постель, вцепиться в его душу!

Конечно, он не допустит этого, но, имея дело с женщинами, никогда нельзя сказать, что ты просчитал все до конца.

Вспомни Зию!

Приютив дакийскую кошку, провернув с ней занятное дельце, касавшееся отмщения меднолобому префекту — они ловко выставили его дураком, — он тоже полагал, что это ненадолго. А как вышло? Пришлось с кровью отрывать наложницу от сердца. Хорошо, что этот ломоть можно было считать отрезанным напрочь.

На глазах выступили слезы.

Если бы не Рим, не власть, не вынужденная смертельная схватка за жизнь — не за власть, а просто за существование, потому что никто из победивших претендентов не расщедрится и на лишний час жизни для него, — он никогда бы не отпустил от себя эту неласковую, жгучую, чрезвычайно энергичную, порой неумеренно громкую, порой капризную, всегда беспокойную, постоянно что‑то затевающую, обожающую всякие сплетни и слухи, с удовольствием повторяющую всякую чушь, но такую прелестную женщину! Чего — чего, а вилл у него хватает, достатка тоже…

От чего можно спастись, лишившись разума? Разве что от жизни!

Он вернулся в кабинет, решительно вскрыл письмо, помеченное тремя косыми крестами. Он был готов узнать что‑то совсем страшное, грозившее ему немедленной гибелью.

Душа его, нежная душенька, запела тоненько, колеблясь и содрогаясь, однако он сумел взять себя в руки.

Прочитал.

«По непроверенным данным Хосрой, царь парфян, разгромил взбунтовавшегося Маниазара и теперь со всем войском направляется к западной границе. Его люди подговаривают местное население к бунтам против римлян. Они доказывают, что италийцы увязли настолько глубоко, что им не выкарабкаться. Хосрой готовит наступление, план его неизвестен, однако кое‑кто утверждает, что оно будет увязано с бунтами в городах Месопотамии, Адиабены и Армении. По предварительным данным многие арабские шейхи и, прежде всего, владыка Гатры, подтвердили клятвы верности Хосрою. Они дали согласие на объединение своих действий с парфянами».

Адриан позвонил в серебряный колокольчик.

Вошел Флегонт.

— Где префект Лонг?

— Отдыхает, господин.

— Разбудить! Доставить ко мне.

Раб направился к выходу.

— Подожди!.. — окликнул его наместник. — Не будем спешить. Подождем подтверждения.

Менее всего Адриану хотелось, чтобы такие важные сведения раньше времени достигли Харакса, где Траян готовил морскую экспедицию в Индию. Тем более нельзя было допустить, чтобы оно прошло через Ктесифон, где окопались его заклятые враги Квиет, Цельз, Пальма, легат XXII легиона Максим. Его объявят паникером, нагнетателем страстей, готовым без раздумий подставить под удар интересы государства. Мало ли что они способны придумать, ведь с их точки зрения Риму не страшны укусы каких‑то мятежников.

В этот момент его и кольнуло — так ли уж безобидны эти укусы?

Если мятеж разрастется, взбунтовавшиеся азиаты, возможно, втолкуют дяде, что поход в Индию — предприятие фантастическое и крайне обременительное для государства.

Так, так, так… Что‑то еще мелькнуло из недавнего.

Мыслишка простенькая, но дельная. Пугающая. Что‑то из письма Лупы.

…Ага, вот оно:

«Сказка, Публий, порой, действует увлекающее даже на самые трезвые умы, особенно когда повествование начинает такой исполненный величия и божественной славы Гомер, как наш император, и его поддерживает хор могучих певцов, составленный из Лузия Квиета, Пальмы, Цельза и им подобных».

Прочитав эти строки, он подумал о том, что подобный слаженный хор кого угодно загонит в гроб.

Если слаженный?

Он отчаянно потер виски. Нельзя же скопом подавлять восстание?.. На Индию можно двинуться в едином строю, но мятежи — событие непредсказуемое. То там загорится, то здесь. При таких обстоятельствах ни о каких слаженных действиях говорить не приходится. Туда бросят Квиета, сюда — Цельза. Они потеряют контакт друг с другом, и это очень на руку ему Публию Элию Адриану.

Он неожиданно и страстно взмолился — боги, милые, великодушные боги, накажите моих врагов разбродом! Разорвите их спаянный круг! Следом вполне холодно и трезво прикинул — в любом случае следует действовать без посредников, тем более, если таковым является сообщник «замшелых пней» и сам «медный лоб».

— Когда Лонг собирается отправиться в Ктесифон? — сдерживая волнение, спросил Адриан.

— Завтра на рассвете. Он заявляет, что не может ждать.

— Пусть отправляется, — кивнул наместник. — Препятствий не чинить, наоборот, дать конвой и поторопить его.