Адрес личного счастья - [92]

«Коллеги! Поймите меня правильно: богу ведь позорно заниматься писаниной! Историком будет смертный».

«А вот и не позорно!» — запальчиво повторял Нептун, норовя за спиной у Зевса пнуть ногой Марса.

«Непа, остыньте! — увещевал Зевс. — Уж кому-кому, но не вам впадать в амбицию! Представьте сами: в Истории великих олимпийских — грамматические ошибки! Я уже не говорю о лексике и стилистике. Вы даже не знаете, что это такое!»

«А мне и не надо ничего знать! Я бог!»

«Ну ладно! Хватит трепаться!» — устало рявкнул Зевс, давая тем самым понять, что прения закончены.

На планету отправили Марса, чтобы он отобрал смертного — гуманитария, достаточно грамотного, но не выскочку, и, таким образом, буквально через пару дней в огромном пустынном кабинете за роскошным письменным столом появился тощий невзрачный субъект с маленькой, будто вытянутой из шеи, нервной головкой.

Этот единственный из смертных и стал тем, кого назвали Историком Олимпа…

Тут я замолчал. Виктория наклонилась ко мне и… да, поцеловала. Я потряс головой, чтоб сообразить, что к чему, как тут же обнаружил за нашим столиком альта-саксофониста. Он пришел к нам, у них за столиком тоже была пауза. Альт затравленно переводил взгляд с Виктории на меня и, кажется, догадался, что первый раунд за мной. Он встал, горько усмехнулся и не без достоинства произнес:

— Кажется, я недооценил руководителя группы…

Я утешил его довольно жестоко:

— Поначалу это случается почти со всеми.

Виктория промурлыкала:

— Мы с удовольствием послушаем тебя, о мой Чарли Паркер!

Альт сцепил зубы, у него катнулись желваки.

— Айл ремембар эприл, — произнес он негромко, а я суматошно и беспомощно бросился переводить это великолепно произнесенное название: «Я буду вспоминать апрель».

Может, я неверно перевел?.. Но ведь сейчас действительно апрель, дефективно поразился я умению Альта подобрать вещь к сезону. А он уже вспрыгнул на эстраду, взял чей-то инструмент, ему его, кстати, вручали с восторгом сами оркестранты, и направил его дуло прямо на нас.

— Перед вами сейчас выступит гость нашего оркестра — Сергей Москалев. Альт-саксофон! — брякнул в микрофон судья на ринге, он был все в той же красно-кримпленовой униформе.

Оркестр дал легкое вступление, а я все еще тупо смотрел на Викторию и не мог опомниться. Она рассмеялась:

— Да! Он тоже Москалев! Ты же не виноват, что у тебя распространенная фамилия. И он тоже…

Альт вступил в мелодию совершенно незаметно, его голос выделился плавно и легко, взлетел… и был так чист, светел и точен, что сомнений не оставалось: мне придется туго. А чутье подсказывало: он профессионал, значит, коронную свою вещь влепит в последнем раунде, сейчас… действительно… как-то рассеянно бренчало фортепиано, альт прикидывался лириком, грустил о своем апреле, что-то обещал, но техника… Боже мой, какая техника!

Виктория встретила его улыбкой, он тоже улыбнулся, и ни на что не претендовал, почти все зная наперед.. Альт потрепал меня по плечу, признавая, что поцелуй Виктории — моя законная награда за доблестное начало, а дальше…

— Я обещал… — Голос мой уже подводил меня, я сказал это «я обещал» так хрипло, что Виктория и Альт, рассмеялись, но так, необидно. Альт плеснул мне в бокал шампанского и посоветовал промочить горло. Я отпил глоток и попробовал произнести:

— Я обещал Историку переименовать тощего невзрачного субъекта.

Фраза прошла гладко. Виктория смотрела на меня тревожно и с надеждой.

— Так вот, — уже вполне уверенно и твердо продолжил я, — вместо Историка будет Логограф или Словописец. Прошу внимания!

Вознесение Логографа к великим олимпийским произошло действительно не только без триумфа, но даже с некоторым досадным конфузом. Акклиматизация в принципиально новой среде происходила столь тяжело, что вызвала у смертного жестокое расстройство желудка. Эскулап понимал, что новоявленный Словописец ни в чем не повинен, тем не менее не мог подавить отвращения, подавая смертному фталазол и стараясь ограничить контакты с ним до минимума. Вскоре желудок Логографа пришел в норму, однако олимпийский смертный долго еще не мог оправиться от нервного потрясения. Он словно бы потерял веру в себя, ходил как-то боком, постоянно прислушиваясь к чему-то и не доверяя собственным ощущениям.

В душе его разлад был полный. С одной стороны, ему хотелось немедленно кричать куда-то туда, вниз, своему начальнику отдела, сослуживцам и вообще этим червякам, оставшимся на планете: «О-го-го! Посмотрите, где я!» А с другой — он не мог понять хотя бы приблизительно: кто он здесь?.. Ему сказали — Логограф. Общается непосредственно с богами. Пишет им Историю. Даже появилось предположение насчет бессмертия. Но ему дали понять, что этого не будет. Причем, так дергались при этом, словно сами висели на волоске. Вообще первое, что открыл для себя Словописец в отношениях с богами, — все они страшно неуравновешенные, а строят из себя… особенно Эскулап. Зевс — тот еще ничего, хотя и главный.

Альт-Москалев встал, когда я смолк, постоял несколько секунд, затем посмотрел на Викторию, на меня…

— Ладно… сейчас… — только и сказал он и медленно направился к оркестру, напряженный и бледный, с прижатыми локтями и слегка отставленными кистями — так, словно у него к поясу были прицеплены два кольта и он готовился выхватить сразу оба.