Адрес личного счастья - [58]

31

Едва Ревенко вышел из зала, где происходило судилище над Мазуром, как его охватило глухое, томительное беспокойство. Не так уж часто простую душу Александра Викторовича посещали сомнения, и оттого он подумал с тревожащей душу тоской: «Ох, не зря оно нутро мне крутит! А не промашка ли вышла с Мазуром, а?! Ох, не зря, не зря выворачивает меня! Да неужели ж недодумал я чего-то, это дело? А? Неужели ж, олух старый, сглупа на трибуну полез? Попробуй-ка расхлебай теперь, если что! Тут ведь и дураку понятно, что Мазура лучше бы не снимать! Надавать бы, надавать по шее, чтобы не заносился, чтобы начальство уважал, чтобы впредь осмотрительнее был — сопел бы в две дырочки, тянул бы свою Узловую, да и дело с концом! Словом, попугать бы. А снимать-то зачем? А ведь он, Нырков, снимет. Чует мое сердце — снимет! И я, дурак старый, ему, значит, помог! А кто Узловую потянет, а? То-то же…»

Ревенко спустился по лестнице, неуклюже влез в машину и вдруг подозрительно покосился на шофера:

— Ты что, а?

Тот удивленно взглянул на начальство, пожал плечами. Ревенко потянул носом:

— Водкой от тебя прет, что ли?..

— Да вы что, Александр Викторович! Я ее и в рот-то не беру.

— Ну, тогда давай. Давай, значит, дорогой, дуй в обком! Тут при такой жизни и не то еще показаться может!

Он посмотрел на часы. «Ох, сняли Мазура! — подумал. — Прямо душой слышу — сняли, гады! Ох, народ! Так и кинулись рвать по кускам! И как же оно так повернулось, это все дело? Сам же и недосмотрел, выходит? А все философ наш дерьмовый закрутил! Закрутил, да и меня запутал, паразит бумажный. Ты куда, спросят, смотрел, долдон? Где Мазур, спросят? Куда Мазура дел? Сожрал? Не подавился? Что отвечать, что сказать? Глазами лупать?..

А если взять да и назначить самого Ныркова НОДом? А? Вот сунуть его бумажную душу в самое, к черту, в пекло — в Узловую! Пусть языком не треплет, а дело даст! Не даст, так семь шкур сдеру и в Африку — голым! Будь здоров, Нырков! Надо, надо! Его самого как раз и надо! Пусть хоть раз в жизни дело, значит, потянет, на шкуре своей барабанной поймет, что оно такое — дело делать, а не языком трепать!

А может, Мазура не снимут?.. Хорошо было б… То-то хорошо, к меду да ложка! Ах, Нырков ты, Нырков! Как закрутил меня, как заморочил! Лучшего НОДа снимаю!..

Прямо хоть назад возвращайся и снова на трибуну лезь: что мы, мол, братцы, делаем, а? Доверился сукину сыну, а он ведь что теперь?.. «Вы сами!» И будет кривым носом своим шмыгать. Как пить дать скажет, это дело: «Вы сами!» А вот взять да и по рылу ему за такие слова! По рылу! Как в молодости. Что ж из того, что большой начальник? Я и сам не маленький… Одна беда — сам выступал против Мазура, все слышали. Слово свое назад брать? Как это, такое дело? Себя, значит, совсем потерять… Нет!

Ну и кинется, допустим, начальство: где Мазур? И что? Куда его, активиста такого, инициатора, это дело, сунешь? Куда? Не к Ныркову же в подчинение?.. То-то потеха была бы! Чистое кино! Никуда не денешься, придется убирать Мазура из Узловой! С глаз долой да куда подальше! Из сердца вон!»

В обкоме Ревенко сразу же бросился звонить в управление с последней надеждой: может, не проголосовали за снятие? Однако Сергей Павлович тут же рассеял его последние надежды, четко доложив, что заседание уже закончилось, вопрос решен принципиально и протокол оперативно печатается.

Александр Викторович про себя выругался и вздохнул. В телефон сказал:

— Будем расхлебывать теперь, это дело!..

И снова сердце сдавило лютое предчувствие: «А ну как вмешается министр?» И тут зашевелилась спасительная мыслишка: «Фролов-то не выдаст… это дело».

Да-а…

…С Грищаком встреча получилась совсем короткой, но душевной. Первый секретарь даже чуть подтаял, потеплел, вспомнив студенческое прозвище Ревенко — «костолом». В драке сломал Александр Викторович ключицу своему однокурснику. Хотели выставить из комсомола (Грищак был тогда секретарем комсомольской организации факультета), но оставили, ограничились выговором. Обстоятельства теперь уже забылись, но тогда все считали, что «потерпевший» виноват был сам.

Потом Ревенко вкратце обрисовал ситуацию на дороге и несколько замялся, приступая к главному — снятию Мазура. Если Грищак начнет с кем-то советоваться и тянуть, дело может и сорваться. Решившись, Александр Викторович сказал:

— Есть назревший чирей, который лопнул, это дело, Николай Федорович. Буду просить, значит, помощи твоей. Такое это дело, значит.

Он вопросительно взглянул на Грищака, а тот подтолкнул:

— Говори откровенно.

— Профсоюзы выразили недоверие узловскому НОДу.

Грищак нахмурился:

— Позволь… как же так?.. Ведь мы его… позволь, мы же его совсем недавно на бюро слушали!.. Это же наш передовик!

— Проморгали, это дело, Николай Федорович. Не тот, значит, человек оказался.

— М-да. С подарком пришел, Александр Викторович. С подарком… — Первый секретарь даже встал, прошелся по кабинету. Потом резко спросил: — Ну, а в чем суть-то? Только покороче.

— Да в чем суть… О крушении слышал? Двум машинистам, значит, каюк!

— М-да… Трагично. О семьях позаботились?

— Ну, тут мы обязательно. И помощь организовали, и похороны. Обязательно. Порядок. Ну и вот, с этим делом стали разбираться основательно, а там целый, значит, букет: и аморальное поведение, это дело, и разбазаривание жилого фонда… Да и я-то в нем не сразу разобрался, понимаешь, какое дело…