Адольф Гитлер. Легенда. Миф. Действительность - [153]
В апреле 1943 г., когда верховный главнокомандующий вскоре после своего возвращения из Винницы праздновал свой 54-й день рождения, фронт на востоке был восстановлен. Начальник Генерального штаба пытается убедить сильно постаревшего Гитлера, которого лишь с трудом удается поддерживать с помощью лекарств, что настало время сломить наступательный порыв русских и взять инициативу в свои руки. Он предлагает фюреру атаковать далеко вклинившийся в немецкий фронт выступ, образованный позициями русских войск под Курском, но Гитлер даже не в состоянии помыслить о наступлении. То, что он не был готов по рекомендации своих военных советников выровнять примыкающую с севера линию фронта, было следствием эгоистического стремления удержаться изо всех сил и таким путем продлить собственную жизнь. А то, что она придет к концу с последним днем войны, он знал лучше, чем кто бы то ни было. Во время первой мировой войны он понял, насколько легко войска при планомерном отступлении могут «покатиться» и потерять больше территории, чем было предусмотрено командованием. Он реагирует на все как утопающий, хватающийся за соломинку, и неспособен здраво рассуждать. По привычке он сначала заявляет, что план, подготовленный Генеральным штабом, не имеет шансов на успех. Однако 5 июля, к моменту начала операции «Цитадель»,[387] он все же позволяет уговорить себя.
Собственное понимание военной ситуации, болезни и их влияние на личность делают Гитлера по-стариковски упрямым и мешают ему прислушаться к мнению окружающих. Основным принципом ведения войны он объявляет защиту каждого окопа. На возврат здоровья, решимости и гибкости рассчитывать уже не приходится. Его болезни уже нельзя рассматривать как временное явление и следствие самовнушения. Они становятся постоянным фактором, оказывающим все более негативное влияние. Откуда бы ни исходили всевозможные предложения, он считает их не желанием оказать помощь, а попыткой сломить его волю и ограничить власть. Результаты его все более обостряющейся недоверчивости и злобы, постоянно повторяющихся припадков ярости испытали на себе практически все видные военачальники — все главнокомандующие сухопутными войсками, начальники Генерального штаба, 11 из 18 фельдмаршалов, 21 из 37 генерал-полковников и все (за исключением Шернера) командующие группой армий «Север».
Мнение Манштейна о том, что Гитлер избегал риска в военной области, недостаточно обосновано и лишь частично соответствует действительности.[388] Его политика, приведшая к неизбежной, по мнению Буллока, войне, была полна риска. В первой фазе войны он тоже охотно шел на риск. Буллок даже утверждает: «Мне кажется… что любая победа (начиная с сентября 1939) использовалась им как основа для того, чтобы поднять ставки в следующей, еще более смелой игре». Правда, Гитлер побоялся нападать на Англию, но зато вместо этого начал операцию «Барбаросса». Как стратег он мыслил и действовал очень рискованно, но как полководец в оперативной сфере был лишен этого качества. Взяв на себя ответственность за ту или инуювоенную операцию, он слишком долго медлил с принятием решений, если они ему не нравились, и упускал при этом возможный успех. Все это еще больше усугубилось с переходом к оборонительной тактике войны. Он неделями не подпускал к себе генералов, которые настойчиво уговаривали его сдать позиции, которые уже невозможно было защищать, как, например, в 1943 г. на Донце и в 1944 г. на Днепровской дуге. Предположение Манштейна, что он в принципе опасался излишнего риска, так как не имел достаточного военного образования, представляется несостоятельным. Такие сомнения в собственной непогрешимости не были свойственны Гитлеру, который был твердо убежден, что в состоянии сделать все и даже навязать свою волю врагу. Он хорошо осознавал, что он делает и какие приказы отдает. Так, например, 2 июня 1942 г., прочитав сообщения советской прессы о боях южнее Харькова, он заявил, что русские скрывают свое поражение и не находят в себе мужества «немедленно прекратить операцию, которая уже не обещает успеха». Начиная с 1942 г. Гитлер избегал военного риска и его приказы вследствие подозрительности и неверия в собственную победу сводились к мелким вопросам на уровне полкового командира. Любой полководец и государственный деятель, руководствуясь соображениями морали, должен был бы в такой ситуации прекратить войну. Гитлер не сделал этого, так как хотел жить. Можно только предполагать, какие решения он как стратег и политический руководитель мог и должен был бы принять, поняв, что война проиграна. Мы не можем дать ответов на вопросы, не лучше ли было бы, например, перебросить на восток войска, вооружение и боеприпасы, задействованные в ходе арденнского наступления, и не стоило ли бы отказаться от немецкого наступления на озере Балатон в Венгрии, где были растрачены последние оперативные танковые резервы, которые можно было использовать впоследствии для защиты рейха.
