Адмирал Ушаков - [34]
«Ну и упрям, черт!» — подумал о нем Ушаков.
На пятые сутки похода, вечером, на северной стороне неба стали вспыхивать зарницы и подул норд.
— Вишь, заиграла зарница, — сказал денщик Федор, побелевший и чуть живой от качки.
— Ужо погоди, она тебе наиграет! — мрачно заметил Ушаков, которого никогда не укачивало.
Федор Федорович тревожно провел ночь, ожидая шторма.
Ветер не стихал.
Утро встало мрачное, в тучах. Темным и мрачным было и море. По морю ходила большая зыбь. Если б в такое волнение и встретили турок, то стрелять было бы трудно и бесполезно.
А ветер с каждой минутой свежел все больше и больше. Он упрямо, со страшной силой гнул мачты.
Ушаков велел убрать паруса и поставить штормовые.
«Слава Екатерины» и «Кинбурн» сделали то же.
Один Тиздель и в ус не дул: на «Марии Магдалине» только закрепили бом-брамсели и брамсели.
На «Св. Павле» убрали стеньги, когда на эскадру налетел страшный ураган. Федор Федорович видел, как палубу «Марии Магдалины» покрыли переломанные ветром брам-стеньги.
Буря раскидала корабли.
Больше суток боролся «Св. Павел» со страшным ураганом и все-таки, хоть и не без повреждений, справился с ним. И корабль и команда показали себя с наилучшей стороны. Корабль был своей, херсонской постройки, а люди в большинстве — балтийские и беломорские моряки.
Испытание выдалось тяжелое. Досталось всем: и экипажу и кораблю, но Ушаков был доволен результатом: все-таки выдержали!
«Св. Павел» возвращался домой в одиночку. За эти несколько дней он не видел в море ни одного паруса. Ни своего, ни турецкого. И вот теперь, подходя к Севастополю, Ушаков не отнимал от глаз зрительной трубы. Его тревожило: где остальные корабли? Много ли вымпелов в бухте?
Он с волнением смотрел вперед. Вон наконец показался двухэтажный каменный госпиталь. Вот мысок на Корабельной бухте, который уже так и называют Павловским, потому что здесь стоянка корабля «Св. Павел».
Видны корабли. «Слава Екатерины» есть, а где же «Мария Магдалина»? Тизделя, значит, нет. А фрегатов сколько? Раз, два, три… только семь. Кого же нет? Кумани есть. А-а, нет «Крыма»… И тут же подумал об адмирале: «Упрямо хотел идти к Варне. Вот тебе и Варна! Варна сделала угарно!»
Когда «Св. Павел» вошел в бухту и проходил мимо кораблей, их команды высыпали на верхнюю палубу, махали шляпами, кричали «ура».
Не успели стать на якорь, как денщик Федор откуда-то уже узнал, что «Крым» потонул, а «Марию Магдалину» унесло в Босфор к туркам.
Ушаков был вне себя от негодования.
— Ах, заморский дурак! Истинно слово… Тиздель! — в сердцах говорил он, шагая по шканцам.
Он немедля поехал с докладом к контр-адмиралу.
На «Славе Екатерины», как и на всех фрегатах, уже стучали топоры: плотники исправляли повреждения. Войнович осунулся и стал весь черный, под глазами легли тени.
Он встретил Ушакова с распростертыми объятиями.
— Федор Федорович, дорогой, как я рад, что вы живы! — говорил он, тряся руку Ушакова.
— Здравия желаю, Марко Иванович, — сухо ответил Ушаков.
Он был зол на адмирала. Если бы не дурацкое суеверие Войновича, если бы вышли в понедельник, то эскадра была бы цела: успели бы дойти до Варны; оставалось не более сорока миль.
— А я уж и не чаял видеть вас!
— А мы и не думали погибать! — возмутился Ушаков. — Приходилось тяжело, это верно, но мы всё одолели!
— А думаете, нам было легко? — вспыхнул Войнович. — Открылась течь. Целый вечер и ночь качали всеми помпами, отливали ведрами, котлами, — кто чем мог. Едва управились с водой. Были на краю погибели!.. А какие у вас повреждения?
— Фока-рей>40 дал трещину, а остальное — пустяки: в нескольких местах повреждены борта, изрядно потрепало паруса и такелаж. Шквал так налетел, что не успели положить добавочные найтовы>41. Но кое-что мы уже исправили в пути.
— Все это ничего. А вот слыхали — какая беда? «Крым» затонул, а с «Марией Магдалиной» хуже: ее унесло в Босфор. Прямо туркам в лапы. Какой срам! — рвал свои иссиня-черные волосы Войнович. — Бедный Вениамин Тиздель, ему так не повезло! У него команда на добрую половину из рекрутов. Не успел обучить!
— А на остальных судах разве меньше рекрутов? — возразил Ушаков. — Однако справились. Потому что ученье ученью рознь: на одних линьках да шпицрутенах, как бывало у Тизделя, далеко не уедешь! Тизделя как раз не жаль. Ему поделом — сам во всем виноват: не умеешь командовать, не берись! А вот моряков и корабль действительно жаль!
— Что я теперь скажу князю Потемкину? Как я напишу ему? — бегал по каюте Войнович.
— Напишите так, как было: русские люди еще раз показали, что могут преодолеть самые трудные препятствия! — спокойно ответил Ушаков.
IV
Мордвинов и Корсаков похожи на англичан более всякого чужестранца…
Если правду сказать, то у меня теперь в голове одни только географические карты и разные топографические планы. Все, касающееся до любопытства, не оставляю без внимания.
Из дневника миледи Кравен.
Пока в Севастополе после неудачного выхода в море чинили повреждения на кораблях и фрегатах, турки атаковали Кинбурн.
Укрепления на Кинбурнской косе охраняли вход в лиман и защищали Херсон с моря.
Видя бездеятельность русской лиманской флотилии адмирала Мордвинова, турки 1 октября высадили на косе десант. Суворов, командовавший войсками в Кинбурне, позволил десанту высадиться, а потом ударил на турок, разбил их, а остатки сбросил в море.
