Адмирал Лазарев - [97]

Таков был ответ Михаила Петровича на эти просьбы.

А тем временем он настолько ослабел, что хирурги, среди которых был знаменитый доктор медицины Христиан Теодор Бильрот, отказались его оперировать. Болезнь развилась до такой степени, что адмирал почти не мог принимать никакой пищи.

21 февраля 1851 года Михаил Петрович составил завещание.

Приняв намерение отправиться за границу для лечения одержимой меня болезни я, в полном сознании здравого ума и твердой памяти, признал за благо, на случай смерти моей, завещать сим любимой мною супруге моей — Екатерине Тимофеевне Лазаревой, урожденной Фан-дер-Флит, все мое движимое и недвижимое имущество, а также все капиталы с процентами^{381}.

11 (23) апреля 1851 года главный командир Черноморского флота и портов и губернатор Севастополя и Николаева адмирал Михаил Петрович Лазарев скончался. Он умер, ни разу не обнаружив никаким знаком своих ужасных страданий.

Ему было всего 62 года.

А 15 апреля 1951 года, когда еще не знали об этом печальном событии, в Вену было отправлено письмо великого князя Константина Николаевича об избрании М. П. Лазарева почетным членом Русского географического общества:

«Михаил Петрович!

Состоящее под моим председательством императорское Русское географическое общество, желая доказать глубокое уважение свое знаменитому адмиралу, избрало [Ваше Высокопревосходительство] в свои почетные члены.

С особенным удовольствием сообщая вам об этом избрании и препровождая при сем диплом на помянутое звание, мне приятно уверить вас, что самое искреннее желание мое заключается в том, чтобы Всевышний облегчил страдания ваши и продлил вашу жизнь на пользу русского флота, который давно уже привык видеть в вашем имени украшение своей летописи»^{382}.

Увы, адресат это письмо уже не получил…

Траурные мероприятия в Вене

Известие о смерти адмирала Лазарева поступило от австрийского генерального консула в Одессе Людвига Леопольда Гутмансталя: «11 апреля скончался в Вене адмирал Лазарев, обряд погребения его совершен был с большой торжественностью в церкви императорского Российского посольства в Вене 13-го числа в присутствии эрцгерцогов австрийских Вильгельма и Эрнста и при многочисленном собрании австрийских генералов, штаб- и обер-офицеров и всех войск, в Вене находящихся. По окончании отпевания восемь унтер-офицеров в трауре из полка Мариасси вынесли гроб из церкви и поставили надроги. Печальная процессия двинулась от церкви в следующем порядке: впереди — дивизион кирасир, за ним — шесть орудий при батальоне пехоты, потом дивизион гренадеров, за которыми следовали ордена, певчие, духовенство и, наконец, гроб. Позади гроба ехал верхом рыцарь в черных латах, шло семейство покойного и члены нашего посольства; за ними Их Высочества эрцгерцоги австрийские Вильгельм и Эрнст, весь венский генералитет, пехота и артиллерия. По выходе из городских ворот за гробом последовали на кладбище только два дивизиона кирасир, а прочие войска, выстроившись на гласисе, произвели прощальный салют из 36-ти пушечных выстрелов»^{383}.

15 апреля 1851 года Владимир Иванович Истомин, сопровождавший М. П. Лазарева в поездке в Вену, также отправил сообщение своему брату с подробностями похорон адмирала. В нем, в частности, говорилось, что на другой день после смерти адмирала Истомин был потребован к российскому посланнику при австрийском дворе, который объявил, что австрийский император желает «воздать праху покойного воинские почести соответственно его званию»^{384}.

Повторив уже изложенные выше подробности церемонии, В. И. Истомин далее писал: «<…> Церемониал кончился, и тело адмирала поставили в капеллу до отправления его в Россию. Я до сих пор не знал, что без Высочайшего разрешения не дозволено ввозить покойников в наши границы, и, признаюсь, был очень встревожен, когда барон Мейендорф мне объявил об этом. Пока его депеша дойдет в Петербург, пока там доложат и Высочайше разрешат, пока разрешение это придет в Вену, пройдет добрый месяц. Все это время вдова адмирала с детьми должна проживать в Вене; а денег, как вам известно, адмирал не копил. Все это, повторяю, меня очень встревожило, и я стал просить господина посланника, нельзя ли каким-нибудь образом умалить обыкновенный срок проживания в ожидании ответа из Петербурга на его представление. Барон Мейендорф мне ответил, что все, что он может сделать в этих обстоятельствах, заключается в том, что он будет просить, чтобы из Петербурга разрешение на ввоз тела покойного адмирала в Россию отправили в Николаев, откуда пришлют или пароход в Галац, или же, если это найдут неудобным, разрешение; а мы между тем отправляемся отсюда на Дунай в Галац, откуда, если не найдем казенного парохода, а одно лишь разрешение, пойдем на пакетботе парохода «Петр Великий» в Одессу, и уже оттуда препроводим покойного адмирала в Севастополь для окончательного предания земле.

Барон Мейендорф точно таким образом и поступил, и от 11 (23) его представление пошло в Петербург; но скоро ли оттуда пойдет разрешение, предвидеть не могу»^{385}.

Однако по просьбе супруги Михаила Петровича, «невзирая на препятствия со стороны закона», высшая австрийская власть позволила перевезти останки покойного в Россию. Точнее, в Севастополь, в город, который был предметом особых его трудов и забот, в место, где была сосредоточена жизнь Черноморского флота.