Адепты. Эзотерическая традиция Востока - [140]

Китайский алхимик, раздувающий свою печь

Буддизм оказал неуловимое, но глубокое влияние на китайскую алхимию. Следует напомнить, что китайский буддизм — это не просто этическая доктрина, преподанная Гаутамой. Когда она достигла Китая, она уже была включена в детально разработанный пантеон божеств и святых. Буддийские архаты обладали большей частью магических способностей, которые даосские алхимики стремились развить. Доктрина повторного рождения в том виде, в каком она преподносилась в буддизме, составляла полную противоположность китайской вере в возможность физического бессмертия. Как прямое следствие этого противоречия возник мощный стимул к открытию каких-нибудь средств продления жизни человека в этом мире. Хоть и казалось, что даосские бессмертные просто облачились в буддийские наряды, это было не совсем так. Даосизм глубоко погрузился в материализм, и, несмотря на то что люди с удовольствием рисовали в воображении небесные края, в которые им предстояло отбыть, они предпочитали откладывать это путешествие на как можно более поздний срок.

Конечно, было несколько высших даосских посвященных — истинных архатов секты, уже давно погрузившихся в молчание и уединение, которые пришли в полное согласие с архатами и лоханами буддизма. Обе группы признавали йогический смысл трансмутации. Они знали, что человек представляет собой лабораторию, в которой должен быть выполнен эксперимент по трансмутации, или перерождению.

Мудрые могли примирить доктрину Дао, принадлежавшую Лао-цзы, и путь к нирване, открытый Буддой, поскольку обе концепции представляли однозначное достижение слияния с вечной ценностью. В обеих школах практиковались во многом схожие медитативные дисциплины, и настоящие архаты выбирали места уединения и строили приюты в окрестностях, долгое время ассоциировавшихся с даосскими мудрецами.

Просветленные буддисты и даосы полностью сознавали, что общедоступные формы их учений отступали от исходных идей. Искатели истины, утратившие иллюзии из-за борьбы культов, во многих случаях обращались к прямому мистицизму, видя в нем единственное решение. Личное переживание Бога или реальности культивировалось под различными названиями. В разное время мудрецы и архаты пытались восстановить древнюю мудрость, реформируя или переориентируя массовую религию. Они посылали учеников предостеречь людей от ошибок в их поведении и вновь придать ритуалам и формулам давно утраченной или игнорируемый смысл. Как и в Европе, это привело к постепенному разделению структуры религии на тайную, мистическую часть и богооткровенную теологическую форму. Первая стремилась вдохнуть душу во вторую и стала таким образом ее руководящим принципом, вновь открывшим дверь между истиной и ошибкой.

Это всегда приводило к возникновению эзотерических обществ, или тайных групп, обладавших неотразимой привлекательностью для наиболее вдумчивых людей. Таким образом, с течением времени широко распространилась вера в существование тайной мировой религии, и те, кто испытывали неудовлетворенность внешней стороной культа, стремились проникнуть в неземное царство мистического созерцания.

Говорили, что в старые времена архаты и мудрецы смешивались с людьми и учили их открыто, но постепенно эта практика сошла на нет, потому что люди стали честолюбивыми, жесткими и не гнушались ничем, делая карьеру в материальном мире. Мудрые же вернулись в свои сферы, исчезнув из традиционно связанных с ними мест, которые вскоре заняли профессора лжеучения.

Основы алхимии в Китае были заложены в рамках общей концепции бытия в том виде, в каком она раскрывалась в древних книгах и легендах. В первичной жизни присутствует потенциальная двойственность, являющаяся источником пермутаций, или изменений, которые постоянно разворачиваются, перемещаются, разделяются, соединяются и, благодаря этим явлениям, поддерживают многообразие творения. Философия, связанная с этой концепцией, раскрывается в «И цзине», или «Каноне перемен». Китайцы относятся к этому труду и знаменитым комментариям к нему, сделанным Конфуцием, с глубочайшим почтением. Доктор Пол Кейрус пишет об этой книге: «И цзин, — один из самых древних, самых любопытных и самых таинственных документов в мире. Он более непостижимый, чем пирамиды в Египте, более древний, чем Веды в Индии, более странный, чем клинопись в Вавилоне».[290]

Китайцы в своей древней символике изображали положительный принцип вселенной в виде непрерывной линии, олицетворявшей ян, а отрицательный — в виде прерывистой, представлявшей инь. Когда они соединяли эти два символа, то соединение называлось инь-ян и выражало взаимодействие отрицательного и положительного энергетических полей.

Инь-ян представляет собой центральный вихрь, существующий во вселенной и в глубочайших и таинственных уголках всех живых существ. В основе всего, что существует, лежит замысел инь-ян, ибо творение подразумевает смешение отрицательного и положительного принципов. Непрерывная линия символизирует силу, а прерывистая — слабость. Однако в данном случае слабость в действительности означает восприимчивость или емкость, которая наполняется или обогащается положительным принципом. Отсюда, естественно, следует, что в философской стенографии ян есть принцип неба, и инь — земли. Ян становится солнцем, инь — луной, и эти слова означают яркость и тьму. Ян всегда агрессивен, а инь покорна. Таким образом, все создания наделены обоими качествами.