Аденауэр. Отец новой Германии - [30]

В Кёльне до таких драматических событий дело не дошло. Из центра — от правительства и от военного командования — поступали какие-то директивы, зачастую противоречащие друг другу, но на них никто не обращал внимания. Бургомистр оказался полновластным хозяином города, если не считать, конечно, городского собрания и расплодившихся как грибы Советов рабочих и солдатских депутатов. Депутаты собрания, похоже, сами не знали, что им делать в новых условиях, и не особенно мешали бургомистру, иное дело — Советы. Это были потенциальные очаги насильственной революции, «спартаковцы» там пользовались непререкаемым авторитетом, правда, их влияние ограничивалось в основном рабочими кварталами правобережья. Впрочем, и в центре города, перед ратушей, собирались тысячные толпы недовольных, требовавших хлеба, порой они врывались в кабинеты, наводя ужас на чиновников.

Аденауэр проявил себя в этой обстановке с лучшей стороны. По его инициативе был создан некий «Комитет общественного блага», в который были приглашены участвовать представители городского собрания, государственных служб, промышленников, банкиров, профсоюзов и, разумеется, Советов. Сам бургомистр, возложивший на себя функции председателя этого пестрого по составу органа, демонстративно стал носить на рукаве повязку члена Совета.

Одним из первых мероприятий, которое бургомистру удалось провести через «Комитет», было решение о создании в городе гражданской милиции. Задачей ее было предотвращение грабежей и вооруженных стычек на улицах. Пенсионеры и демобилизованные солдаты, составлявшие большинство новоиспеченных милиционеров, не могли, конечно, полностью справиться с порученной им миссией, но начало было положено.

Главная цель создания «Комитета» состояла, впрочем, в обуздании революционной волны: участие представителей Советов рабочих и солдатских депутатов в решении практических, рутинных задач управления городом должно было отвлечь их от утопических мечтаний, погасить их революционный пыл. Если таков был расчет Аденауэра, то он блестяще оправдался. Как лучше использовать портовые сооружения, как быстрее организовать репатриацию иностранных рабочих, как бороться со вшами, что делать с местными борделями — эти и подобные вопросы не укладывались в схему «класс против класса»; занимаясь ими, самые ярые революционеры приходили к выводу, что простых лозунгов и рецептов типа «долой буржуазию» здесь недостаточно.

В пользу сил «порядка», которые воплощали Аденауэр и его единомышленники, стал вскоре действовать еще один сильнейший фактор. Считать ли это выражением патриотизма или национализма (о терминах можно спорить), но, когда стали известны продиктованные союзниками условия перемирия, это вызвало у населения почти единодушную реакцию возмущения. Прежде всего общее мнение сводилось к тому, что они несправедливо жестоки: в Кёльне, как и в Германии в целом, немцы в массе своей явно не отдавали себе отчет в том, насколько сильно упала их репутация в глазах других народов. Для жителей Кёльна сюда добавлялась еще и обида на то, что их предали: именно их город оказался под пятой оккупантов, тогда как, положим, берлинцы остались при своих интересах, хотя если уж говорить о том, кто вовлек страну в эту несчастную войну, то это были как раз те, кто сидел в Берлине. С этой точки зрения преданной следовало считать и немецкую действующую армию. Кёльнцы, таким образом, оказались уже внутренне подготовленными к тому, чтобы встретить солдат, возвращающихся с фронта, если не как героев, то как товарищей по несчастью.

С точки зрения бургомистра, это было весьма благоприятное стечение обстоятельств: меньше всего он хотел бы, чтобы между гражданским населением и соединениями 6-й и 7-й армий, маршрут следования которых с фронта в фатерланд проходил через Кёльн, возник какой-либо конфликт. Между тем основания для опасений имелись: деморализованная солдатская масса (целых четыре корпуса!) могла легко выйти из-под контроля; всех надо было накормить (и это в условиях, когда продовольствия не хватало самим местным жителям!) да еще и выплатить выходное пособие. Помимо всего прочего, подлежавшие демобилизации части нужно было побыстрее, до прибытия британского оккупационного контингента, отправить дальше на восток, иначе их могли объявить военнопленными. Аденауэр и здесь проявил здравый смысл: прежде всего он распорядился ликвидировать имевшиеся запасы спиртных напитков; под покровом темноты семьсот пятьдесят тысяч литров спирта и немалое количество коньяка были слиты в Рейн. Было предусмотрено, что по прибытии в Кёльн солдаты начнут сдавать свое личное оружие.

Первый эшелон с фронта прибыл 21 ноября. Ему была устроена торжественная встреча. Вокзал был увешан флагами (в том числе и старыми кайзеровскими!), звонили колокола, толпа выкрикивала здравицы в честь своих воинов. Можно было подумать, что Германия не проиграла, а выиграла войну. Кёльн превратился в огромный военный лагерь. Повсюду дымились полевые кухни, из которых свои порции получали и гражданские. С санкции своего «Комитета» Аденауэр организовал широкую распродажу военного имущества: грузовики, легковые машины, лошади — все, кроме винтовок и пушек, пошло с молотка. Официальной целью было выручить средства для пропитания солдат; разумеется, вся операция была незаконной, воротилы черного рынка сильно нагрели на ней руки, однако другого выхода не было.