Аделаида - [12]

— Постой, постой… ты же не хочешь сказать, что твои родители недолюбили тебя?

— Вот именно! Именно! Мой обожаемый папа, кроме любви к своим микросхемам и к Нани не видел ничего вокруг. Моя обожаемая мама, не видела никого кроме папы. Я с рождения, понимаете, с первых осознанных дней понимала, чувствовала, что я просто цемент между двумя кирпичами. Нет, и не было монолита. Были два каких-то куска, которые я, по стечению обстоятельств, должна была скрепить в прочный союз, в семью.

Аделаида горько, совсем по-детски, разрыдалась..

Доктор Эткин потряс головой и сделал то, чего не позволял себе за четверть века практики почти никогда. Он достал из нагрудного кармашка блестящий цилиндр, в виде пули, закреплённый на тонкой шёлковой нити и начал раскачивать его перед слезящимися глазами Аделаиды. Через двадцать секунд глаза девушки затуманились, а через минуту она уже спала глубоким и крепким сном…

Михаил Эткинд погрузился в мрачные, но, тем не менее, волнующие воспоминания. Может ли быть так, что его поиски, наконец, завершены, и теперь в его власти сделать так, чтобы Аделаида, да и весь мир узнали правду? Должно ли быть наказано зло? Должна ли восторжествовать справедливость, и, если должна, то, какой ценой?

Ответа у Дока не было.

Он постарался отвлечься от дня сегодняшнего и вернуться на тридцать с лишним лет назад, когда он, выпускник аспирантуры Второго Московского Мединститута, перспективный кандидат наук, жарким июньским днём ступил на ялтинскую землю. Ему предстояла работа в одном из крымских санаториев, а это для молодого еврейского мальчика из не очень состоятельной семьи, да к тому же рано осиротевшего, сулило самые радужные перспективы. Ну как же! На смену полуголодному детству (мама тянула на руках не только его и двух младших сестёр, но еще и троих племянников), совершенно голодному и изнурительному студенчеству (теперь всех пятерых, вместо до срока умершей мамы, тянул сам Михаил), после интернатуры и аспирантуры, где он фактически 24 часа в сутки находился в рабстве у светила отечественной психиатрии академика Соболева, после полного (то есть, абсолютного) аскетизма должна была прийти жизнь полная ярких, солнечных дней, любимой и необременительной работы заведующего неврологическим отделением престижного курортного заведения, жизнь полная фруктов, моря и, конечно же, прекрасных южных женщин, с которыми у Эткинда обязательно завяжется головокружительный роман.

И Господь решил пошутить… Все мечты Михаила сбылись. Точнее, почти все. Внушительный оклад, положенный ему по штатному расписанию, плюс сильно превышающие ставку «благодарности в конвертах» от нервических дамочек, которых он избавлял и от климактерической истеричности, а то и лечил их запойных мужей, прекрасный коттедж на две комнаты с мансардой, который ему выделили в качестве бесплатного служебного жилья и куда он перевез на лето всех своих подросших питомцев, но самое главное — любовные интрижки! Хотя слово «интрижка» в данном случае звучало пошло и фальшиво. О! Это была не мимолетная увлеченность заезжей курортницей, а самый настоящий роман. Роман, который полностью поглотил, прожевал, переварил и смачно выплюнул личность скромняги-доктора, явив свету новорожденного альфа-самца, пылкого и неутомимого любовника. Этот роман надолго увлёк его в пучину совершенно иррациональных поступков, буквально свел с ума, но подарил столько счастливых минут…

Её звали Ниной. Она была дочкой цыгана и гагаузки, обладала потрясающей фигурой с точеной талией, наливной грудью, рубиновым цветом волос и глазами всех оттенков грозового неба. Ей было аж тридцать шесть лет, она уже успела несколько раз сходить замуж, но не удержалась ни в одном браке дольше двух-трех месяцев. Зато с Михаилом Нина встречалась уже почти полгода!

Надо сказать, что возлюбленная Эткинда всегда жила празднично, весело и беспечно. На жизнь она зарабатывала примитивным гаданием (правда, не на вокзалах и улицах, а в дороги ялтинских ресторанах). Видимо Нина гадала столь хорошо, что в очередь к ней всегда выстраивались богатейшие и влиятельнейшие мужи советского Крыма, зазывая её на свои вечеринки, щедро бросая к её ногам сотенные купюры, чтобы кроме гадания ещё и послушать её хрипловатое, чуть вульгарное пение, насладиться откровенными, иногда на грани приличия, чувственными танцами.

И такая вот избалованная мужским вниманием Нина выбрала ИМЕННО его, скромного доктора Эткинда.

Их знакомство началось со скандала, с казуса… Молодой доктор должен был отвечать за проведение торжественного юбилейного вечера родного санатория. Михаил страшно нервничал и старался, чтобы всё было «на уровне». Поэтому в толпе гостей быстро заметил странную красавицу в цыганском платье и чуть под хмельком, которую он попытался удалить из банкетного зала чуть ли не силой. Каково же было его удивление, когда он узнал, что цыганка на юбилей приехала по ЛИЧНОМУ приглашению одного из замов главы горисполкома…

Однако, чуть не вспыхнувший, было, скандал, внезапно закончился жаркими поцелуями на лавочке в парке санатория. А потом Нина и вовсе перебралась к нему. Их фантастический, такой феерический роман, страстные стоны которого слышала не только его родня, но и, кажется, вся больница, не стал тайной для сильных мира сего. Но, удивительно, это не отвадило от дружбы с доктором влиятельных пациентов, а даже, кажется, укрепило её.