Адель - [17]

– Долго же твой сын засыпает, – сказала ей Симона. – Разбаловала ты его. Я с тобой так не возилась.

– Просто он любит сказки.

Адель стянула сигарету, которую мать держала между пальцами.

– Поздновато вы приехали. Так мы раньше десяти за стол не сядем. Хорошо еще, Ришар составил мне компанию. – Она улыбнулась, приподняв языком мост на пожелтевшем резце. – Как же нам повезло найти вас, милый Ришар. Просто чудо. Адель всегда была недотепой. Уж такая недотрога! Ни слова не скажет, ни улыбнется. Мы думали, она так и останется старой девой. Я-то ей говорила, что надо уметь завлекать, распалять, чего уж там! Но она до того была упрямая, до того скрытная. Ничего из нее не вытянешь. А были ведь парни, которые на нее западали, да-да, моя Адель имела успех. Правда же, ты имела успех? Видите, не отвечает. Все гордячку из себя строит. А я ей говорила: «Адель, пора тебе взять себя в руки, нравиться тебе вести себя как принцесса, так найди себе принца, нам не по карману всю дорогу тебя содержать. Отец болен, я всю жизнь вкалывала, тоже имею право пожить в свое удовольствие. Не будь дурой, как я, – так я ей говорила. – Не выскакивай за первого встречного, а то будешь потом плакать кровавыми слезами». Я ведь была красоткой, Ришар, вы знаете? Я вам показывала эту фотку? Это желтая «Рено». Первая у нас в поселке. А вы заметили? У меня туфли были в цвет сумки. Всегда! Элегантней меня в поселке никого не было, хоть кого спросите, все вам скажут. Нет, здорово, что она нашла такого человека, как вы. И правда нам повезло.

Отец смотрел телевизор. Он так и не вставал с того момента, как они приехали, поглощенный новогодним представлением в «Лидо». Набрякшие мешки делали его взгляд тяжелым, но зеленые глаза сохранили блеск и некоторую надменность. Волосы не по годам густые и темные, лишь легкая седина посеребрила виски. Лоб, его огромный лоб, был все таким же гладким.

Адель подошла и устроилась рядом с ним. Приткнулась на краешке дивана и положила руки на колени.

– Нравится тебе телевизор? Знаешь, это Ришар его выбрал. Последний писк, – объясняла Адель бесконечно нежным голосом.

– Просто отлично, дочка. Зря ты меня так балуешь. Не стоило тебе тратиться.

– Хочешь что-нибудь выпить? Они там на кухне без нас начали аперитив.

Кадер протянул руку к Адель и медленно похлопал ее по колену. Ногти у него блестящие и гладкие, очень белые на фоне длинных смуглых пальцев.

– Оставь их, мы им не нужны, – шепнул он, наклонившись к ней, и с понимающей улыбкой вытащил из-под стола бутылку виски. Налил два бокала. – Она обожает ломать комедию, когда приезжает твой муж. Ты же знаешь свою мать. Всю жизнь устраивает ужины, чтобы пустить соседям пыль в глаза. Если бы она меня так не доставала и не сидела у меня на шее, я бы прожил настоящую жизнь. Поступил бы, как ты. Перебрался в Париж. Уверен, журналистика мне бы понравилась.

– Кадер, мы тебя слышим, – фыркнула Симона.

Он повернулся к экрану телевизора и стиснул хрупкое колено дочери.

Настоящего обеденного стола у Симоны не было. Адель помогла ей расставить тарелки на двух круглых низких столиках, составленных из бронзового подноса и деревянных козел. Они ели в гостиной, Кадер и Адель на диване, Ришар и Симона на маленьких пуфиках, обтянутых голубым атласом. Ришар с трудом скрывал, как ему неудобно. Ему некуда было девать свои метр девяносто, и он ел, подпирая коленями подбородок.

– Пойду к Люсьену, – извинилась Адель.

Она вошла в свою детскую комнату. Люсьен спал, наполовину свесив голову с кровати. Адель отодвинула сына к стене и легла рядом с ним. Она слышала музыку «Лидо» и закрыла глаза, чтобы не слышать голос матери. Сжала кулаки. Теперь она воспринимала только завораживающую музыку кабаре, и под ее веками заплясали звезды и стразы. Она мягко пошевелила руками, ухватилась за обнаженные плечи танцовщиц. Она танцует – да, и она тоже, томная, прекрасная и смешная в этом наряде циркового животного. Ей больше не страшно. Она всего лишь тело, выставленное на радость туристам и пенсионерам.

Праздники закончились, ее ждет Париж, одиночество, Ксавье. Она наконец сможет пропускать обед, молчать, оставлять Люсьена с кем получится. Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один – с Новым годом, Адель!

* * *

Все пошло не так, как планировалось. Сначала они не нашли машину. Адель было пятнадцать лет, Луи – семнадцать, но он клялся, что его друг, вечный второгодник, который слонялся перед лицеем вместо уроков, отвезет их на пляж на отцовской машине. Утром в воскресенье друг не подавал признаков жизни. «Ну и ладно, поедем на автобусе». Адель промолчала. Она не призналась, что мать запрещает ей пользоваться общественным транспортом, тем более загородным, тем более с мальчиками. Они прождали автобус больше двадцати минут. Адель надела слишком тесные джинсы, черную футболку и материн лифчик. Побрила ноги – ночью, в их тесной ванной. Купила в бакалейном магазине мужскую бритву и кое-как взялась за дело. Все ноги у нее были в царапинах. Она надеялась, что будет не видно.

В автобусе Луи сел рядом с ней. Обнял ее за плечи. Он предпочел болтать с ней, а не со своими друзьями. Она подумала, что он обращается с ней, как со своей женой, как будто она ему принадлежит, и ей это нравилось.