Адам Смит «О богатстве народов» - [10]

Глава 3. «ТЕОРИЯ НРАВСТВЕННЫХ ЧУВСТВ», В КОТОРОЙ АДАМ СМИТ ПРЕДПРИНЯЛ ПОПЫТКУ РАСЧИСТИТЬ АВГИЕВЫ КОНЮШНИ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ

У этой серии — «Книги, изменившие мир» — есть альтернативный, ненапечатанный подзаголовок: «Книги, которые, давайте признаем, вы никогда не прочтете целиком». Уильям Кристол, издатель «Уикли стандарт» и человек гораздо более эрудированный, чем я, говоря о таких бессмертных произведениях, пользуется очень хорошим выражением: «Я читал в них». К счастью, мы можем прочитать кое-что в «Богатстве народов». Первую же книгу Адама Смита мы, к несчастью, не читаем вовсе. Но «Богатство» нельзя понять по-настоящему, не вникнув прежде в смысл «Теории нравственных чувств», опубликованной в 1759 году.

Адам Смит посвятил большую часть своей карьеры единственному философскому проекту — Улучшению жизни. Современный читатель, вероятно, не устоит перед искушением саркастически рассмеяться… если только он не носит обувь марки Биркеншток. На самом деле, это сумасшедший труд. Однако многие из нас взялись за не менее сумасшедший труд по воспитанию детей. Почему? Ну, вероятно к этому нелегкому предприятию нас склонили, если можно так выразиться, радости зачатия. Вообще, многие затеи начинаются «на ура». И у Смита, если опять же можно так выразиться, был интеллектуальный роман с девственной идеей улучшения. Проект всестороннего усовершенствования повседневной жизни так же очаровывал умы восемнадцатого столетия, как сегодняшние предложения сделать жизнь проще и заблокировать рассылки спама на электронную почту.

Смит руководствовался намерением понять и показать другим, каким образом созидаются нравственные, экономические и правительственные системы, и как, через понимание принципов работы этих систем, люди могут улучшить этические, материальные и политические условия жизни. (Вот уж, казалось бы, роскошный повод поразглагольствовать… Представьте себе, что могут наговорить по данному вопросу современные мыслители — такие, как Герберт Маркузе, Ньют Гингрич, или Эл Франкен.) К счастью, Смит обладал талантом излагать глубокие мысли, не внушая читателю непреодолимую неприязнь. Его секрет, надо полагать, заключался в том, что, будучи убежденным идеалистом, он никогда не пересекал ту тонкую грань, которая разделяет идеализм и склонность к тону прорицающего мечтателя. Слит не претендовал на создание «учебника для общества». Он понимал, и хотел, «чтобы другие тоже поняли: если общество строят невежественные и некомпетентные граждане, им не поможет никакой учебник. «В действительности, — писал он в “Богатстве народов”, — ожидать, что свободная торговля будет полностью восстановлена в Великобритании, также абсурдно, как ожидать, что там будет основана Океания или Утопия».

Эти образы, созданные еще до эпохи Просвещения, и приведенные Смитом в качестве примера абсурда, оказались, как как мы знаем из истории, слишком провидческими… Утопия — это выдуманный в шестнадцатом веке Томасом Мором остров, где люди жили одной коммуной, с общим имуществом; название Утопия — это игра слов: на древнегреческом eutopos означает «хорошее место», а outopos — «несуществующее место». Океания — такая же вымышленная страна, плод фантазии Джеймса Харрингтона, жившего столетием позже, и раздумывавшего над вопросами еще более маловероятной социальной политики, при которой богатым фермерам будет отказано в дотациях на вельское хозяйство и введены строгие ограничения уроков выработки. Одиннадцатое издание Британской энциклопедии называет книгу Харрингтона «безнадежно скучной».

Сочинения же Адама Смита вовсе не безнадежны. В книге третьей «Богатства народов» есть двадцатистраничный пассаж, посвященный законам о зерне, читать который, честно говоря, непростое испытание. Но под конец внимание заскучавшего не на шутку читателя захватывает то, с каким Неожиданным смирением и спокойствием Смит Постулирует свой идеал. Он методически доказал, что британские законы о зерне, а именно запреты на его вывоз, были грубейшей ошибкой и несправедливостью (и я имею полное право подтвердить это — потому что семьюдесятью годами позже последствия этих законов заставили мою голодающую семью эмигрировать из Роскоммона). И после этого Смит не продолжает свою речь гневными обвинениями, как можно было бы ожидать от человека, доказавшего свою правоту. Вместо этого, он приходит к спокойному заключению: «Мы могли бы сказать о них то же, что было сказано о законах Солона, — что возможно, они не самые лучшие, но они лучшие из того, что интересы, предрассудки и нравы этого времени были способны принять».

Не будь этого смирения, чтение философского проекта Адама Смита было бы таким же мрачным предприятием, как жизнь в реалиях философского проекта Ким Джонг Ила — Северной Корее. Здравый подход Смита простирался на все его идеалы и идеи, на отношение к другим и к самому себе. В одном из своих ранних эссе, «История астрономии», Смит писал, что он «пытается представить все философские учения как плоды работы творческого воображения, стремящегося привести к единству разрозненные и беспорядочные явления природы». Он критиковал себя за то, что слишком во многом соглашается с физикой сэра Исаака Ньютона, «используя язык, выражающий ее [физики] связующие принципы… как если бы они были реальными взаимосвязями, которыми пользуется сама Природа, чтобы привести в соответствие различные свои движения». Чтобы по-настоящему осознать, насколько Смит был прав, человечеству пришлось ждать прихода Эйншейна.