Ада Даллас - [97]
Я отложил газету.
Да, Ада все же поступила по-своему. В отличие от Сильвестра она позволила себе не ждать решения верховного суда и бросила вызов всему миру. Теперь события начнут развиваться куда быстрее.
Роберт Янси
Спустя три дня после разговора с Адой я принес ей на подпись приказ, уполномочивающий меня приступить к делу. И мое назначение на должность командующего национальной гвардией Луизианы в чине генерал-майора.
— Этого достаточно, — небрежно сказал я.
Ада сидела за столом: каждая золотистая прядь на месте, а овальное, с гладкой кожей лицо словно высечено из белого мрамора. Она прочла первый документ и тут же его подписала. Потом взяла второй и подняла на меня глаза.
— Так нужно, — пояснил я, имея в виду свой будущий генеральский чин. — Для успеха дела.
Ада улыбнулась уголком губ, но промолчала. Она прекрасно понимала, что иной возможности обеспечить выполнение задуманного плана нет и что документ все равно придется подписать. И тем не менее уж очень ей не хотелось этого делать.
— Ты же просишь меня оказать тебе кое-какую услугу, не так ли?
Все с той же кривой полуулыбкой Ада снова прочла бумагу, потом выхватила из подставки золотую ручку и с такой решимостью подписала приказ, что скрипнуло перо.
— Пожалуйста, — ничего не выражающим голосом проговорила она. — Теперь, кажется, все. Успех обеспечен?
— Можешь не сомневаться.
— Вот именно, — подтвердила она таким тоном, что я мог понимать ее слова как угодно.
С того мгновения, как Ада подписала документы, я стал самым сильным человеком во всей Луизиане. Теперь в моем подчинении была и национальная гвардия, и полиция штата. Со времен Гражданской войны такой властью не обладал у нас ни один генерал.
Подписав бумаги, Ада тут же о них забыла.
— А они по-прежнему упорствуют. — Ада кивнула на лежавшую на столе газету. — Сами не уйдут, пока кто-нибудь не выгонит.
Ада находилась в прекрасном настроении. Она уже испробовала прелесть большой власти и теперь предвкушала новые удовольствия. Ее нетерпение было так велико, что она не могла спокойно усидеть на месте и принялась быстрыми шагами прохаживаться вдоль стола.
— Придется, видимо, кому-то этим заняться, — заметил я, небрежно опускаясь в кресло.
Ада взглянула на меня с прежней гримасой, но ничего не сказала.
Без стука распахнулась дверь, мы оба повернулись: в кабинет вошел Сильвестр Марин, хотя предполагалось, что он все еще находится в бостонской больнице.
Коричневый полотняный костюм висел на нем, как на вешалке, — за время болезни он потерял, наверно, фунтов тридцать. На его похудевшем и теперь еще более бледном и морщинистом лице резко выделялись глубоко запавшие черные глаза. Они занимали все лицо.
— Доброе утро, — сказал он.
Растерянность Ады как рукой сняло. С возгласом «Сильвестр!», улыбаясь, словно никого в жизни не была так рада видеть, она бросилась к нему и обняла. Марин даже не пошевелился. И Ада невольно отодвинулась.
— Какими судьбами? Как я рада видеть вас! Ну и сюрприз!
— Не сомневаюсь, — усмехнулся Марин.
— Почему вы не в больнице? Вам уже разрешили ходить?
Марин взглянул на Аду, чуть помедлил — гримаса исказила его лицо — и ответил:
— Как видите. — Он посмотрел на меня черным-пречерным взглядом, потом снова на Аду и продолжал: — А вы, оказывается, развили бурную деятельность, а? Стряпаете законопроекты. Предъявляете ультиматумы. Готовите вторжение. — Он засмеялся коротким сухим смешком, будто кашлянул. — В Бостоне тоже есть газеты. И обслуживает их тоже Ассошиэйтед Пресс. — С этими словами Марин подошел к столу, увидел приказ, предписывавший мне немедленно приступить к действиям. Он прочитал его и, разорвав пополам, бросил в корзинку для бумаг.
— У нас тут многое изменилось, пока вы болели, — спокойно заметила Ада, стараясь сдержать себя. — Сейчас было бы опасно сидеть сложа руки.
— Она права, — подтвердил я. С момента появления Марина я чувствовал себя как мальчишка, которого застали в укромном месте с сигаретой во рту. Но мной уже овладевало бешенство. — Они отбились от рук. Их нужно хорошенько проучить.
Сильвестр опустился в кресло, поставил меж ног свою трость, и на его худом злом лице проявилась усмешка.
— Правильно, — поддержала Ада. — Нужно от слов переходить к делу.
Марин продолжал саркастически смотреть на Аду.
— Мы возьмем их за горло. Мы приберем Новый Орлеан к рукам. — Вопреки своим усилиям сохранить самообладание, Ада повысила голос. Ей явно нравилось и думать и говорить об этом. — Да, да, возьмем за горло.
Сильвестр, неподвижно сидя в кресле, резко повернул к ней мертвенно-бледное лицо с запавшими глазами. Он посмотрел на нее, потом на меня, потом снова на нее.
— Никого и ничего вы не возьмете. — И зло усмехнулся.
— Вы не согласны, что иного выхода нет? В данной ситуации? — Она не сводила с него настороженного взгляда. Голос ее был ровным.
— Да, не согласен, — четко отпарировал он. — Я еще могу обратить ваши неблагоразумие и неосторожность себе на пользу. Я подожду решения верховного суда штата… — Тон его был резким, но голос — впервые по-старчески скрипучим. — А если он сочтет нужным передать дело дальше, я подожду определения верховного суда США. Таким образом, все формальности будут соблюдены, окончательное же решение, не сомневаюсь, будет таким, как нужно мне.
Семья — это целый мир, о котором можно слагать мифы, легенды и предания. И вот в одной семье стали появляться на свет невиданные дети. Один за одним. И все — мальчики. Автор на протяжении 15 лет вел дневник наблюдений за этой ячейкой общества. Результатом стал самодлящийся эпос, в котором быль органично переплетается с выдумкой.
Действие романа классика нидерландской литературы В. Ф. Херманса (1921–1995) происходит в мае 1940 г., в первые дни после нападения гитлеровской Германии на Нидерланды. Главный герой – прокурор, его мать – знаменитая оперная певица, брат – художник. С нападением Германии их прежней богемной жизни приходит конец. На совести героя преступление: нечаянное убийство еврейской девочки, бежавшей из Германии и вынужденной скрываться. Благодаря детективной подоплеке книга отличается напряженностью действия, сочетающейся с философскими раздумьями автора.
Жизнь Полины была похожа на сказку: обожаемая работа, родители, любимый мужчина. Но однажды всё рухнуло… Доведенная до отчаяния Полина знакомится на крыше многоэтажки со странным парнем Петей. Он работает в супермаркете, а в свободное время ходит по крышам, уговаривая девушек не совершать страшный поступок. Петя говорит, что земная жизнь временна, и жить нужно так, словно тебе дали роль в театре. Полина восхищается его хладнокровием, но она даже не представляет, кем на самом деле является Петя.
«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.
О чем этот роман? Казалось бы, это двенадцать не связанных друг с другом рассказов. Или что-то их все же объединяет? Что нас всех объединяет? Нас, русских. Водка? Кровь? Любовь! Вот, что нас всех объединяет. Несмотря на все ужасы, которые происходили в прошлом и, несомненно, произойдут в будущем. И сквозь века и сквозь столетия, одна женщина, певица поет нам эту песню. Я чувствую любовь! Поет она. И значит, любовь есть. Ты чувствуешь любовь, читатель?
События, описанные в повестях «Новомир» и «Звезда моя, вечерница», происходят в сёлах Южного Урала (Оренбуржья) в конце перестройки и начале пресловутых «реформ». Главный персонаж повести «Новомир» — пенсионер, всю жизнь проработавший механизатором, доживающий свой век в полузаброшенной нынешней деревне, но сумевший, несмотря ни на что, сохранить в себе то человеческое, что напрочь утрачено так называемыми новыми русскими. Героиня повести «Звезда моя, вечерница» встречает наконец того единственного, кого не теряла надежды найти, — свою любовь, опору, соратника по жизни, и это во времена очередной русской смуты, обрушения всего, чем жили и на что так надеялись… Новая книга известного российского прозаика, лауреата премий имени И.А. Бунина, Александра Невского, Д.Н. Мамина-Сибиряка и многих других.