Ада Даллас - [81]

Шрифт
Интервал

Я снова улыбнулся. Его игра была мне понятна. И он тоже это понимал.

— Видите ли, мистер Ленуар, я уверен, что надобности в вашем задержании не возникнет. Однако осмотреть вашу машину мне все же придется. Пожалуйста, попросите полицейских из Нового Орлеана выйти. На этой территории они не имеют никаких прав.

— Оставайтесь на местах! — проревел Ленуар.

Полицейские явно чувствовали себя не в своей тарелке и не знали, что делать.

— Мистер Ленуар, прошу вас отойти в сторону, — обратился я к нему. У меня давно чесались кулаки, и я наделся, что он не послушается.

— Ни за что! — Ленуар затравленно озирался по сторонам. Люди в таком состоянии куда опаснее тех, кто умеет владеть собой.

— Мистер Ленуар, вторично прошу вас дать мне возможность произвести осмотр. — Я понимал, что он никогда не согласится, и во мне закипала злость.

— Ни за что! — Теперь он стоял, привалившись к машине, не двигаясь и загораживая к ней дорогу рукой.

Я мог с ним делать все, что захочу.

— В третий раз обращаюсь с просьбой, мистер Ленуар: не мешайте мне выполнять мой служебный долг. — Я повернулся к рыжему Пэкстону и маленькому креолу Бьюсану, стоявшим позади меня. — Вы слышали, что этот господин не хочет пойти нам навстречу?

— Да, господин полковник.

— Конечно, господин полковник.

— Вам понятно, что мне лишь остается применить суровые меры?

— Да, господин полковник.

— Совершенно справедливо, господин полковник.

— Мистер Ленуар, в последний раз прошу отойти от машины. — Меня стошнило бы, если бы Ленуар послушался и отошел. Но он был до того напуган, что боялся шевельнуться. — В таком случае вы лишаете меня выбора.

Я вынул из кобуры револьвер. По лицу Ленуара было видно, что он не верит в мое намерение применить оружие, и все же он буквально затрепетал от страха. Придав своему лицу возможно более печальное выражение, р сделал шаг вперед и ударил Ленуара стволом по голове. Послышался звук, словно ударили по арбузу. Ноги Ленуара подкосились, и он грохнулся на землю, как крышка от люка.

Во мне все кипело, я с трудом сдерживал себя.

Сняв револьвер с предохранителя, я распахнул дверцу машины.

— Вы, ребята, забрались на чужую территорию, — дружелюбно заметил я. — Давайте-ка выбирайтесь да передайте мне этот ящик.

Полицейские в нерешительности переглянулись. Один из них, пожав плечами, стал вылезать через дверцу с противоположной стороны. Другой даже не шевельнулся.

— Ну-ка, поживее! — крикнул я.

Полицейский лишь покачал головой и злорадно ухмыльнулся.

— Сейчас же передай мне ящик! — Настроение у меня улучшалось с каждой минутой.

— А вы попробуйте заставить меня, — снова покачал головой полицейский.

Именно это мне и требовалось. Мой палец ощутил холодную сталь курка, стал нажимать сильнее, и револьвер словно взорвался.

Полицейский тупо уставился на меня. Пуля попала ему в предплечье — именно сюда я и целился. В нос мне ударил такой знакомый горьковатый запах жженого пороха. Мой рабочий день был близок к концу.

— Мальчик мой! — заметил я. — Тебе не следовало хвататься за пистолет.

Полицейский не сводил с меня глаз, его лицо искажала гримаса боли; он держался рукой за раненую руку; кровь проступала сквозь ткань синего кителя и медленно стекала на пальцы.

— Сукин ты сын, — сказал он.

— Извини, пожалуйста, я должен был так поступить, — улыбнулся я ему.

Не поворачивая головы, продолжая в упор смотреть на раненого, я спросил у своих парней:

— Ребята, вы видели, как он схватился за оружие, не так ли?

— Так точно, господин полковник! — закивал Пэкстон.

— Конечно, видели, — подтвердил Бьюсан.

— Ладно, — с трудом проговорил раненый полицейский. — Ладно, Янси.

— Сейчас же отправьте его в больницу, — распорядился я и, обращаясь к нему, добавил: — Я на тебя не обижаюсь. Ну, а теперь давай сюда ящик.

* * *

В тот же вечер часов в девять я встретился с Адой в мотеле к северу от Батон-Ружа.

Она открыла дверь после первого же стука. Бледная, почти без косметики, Ада была напряжена, словно футболист перед решающим ударом. Хлопнув дверью и не ожидая, пока я заговорю, она быстро спросила:

— Значит, все прошло хорошо? Списки и петиция у тебя? — Она говорила тихим, неестественно ровным голосом.

— Все прошло прекрасно. — Я нарочито медленно прошел по комнате и плюхнулся в кресло. — Просто прекрасно. Правда, пришлось стукнуть Ленуара и выстрелить в полицейского. — Мне хотелось напугать Аду, и я преуспел в этом. На лице у нее отразился ужас. — Да ничего, ничего, я не убил его, только ранил в руку.

— Болван! Тупица! Кретин!

— А что мне оставалось делать? Ленуар не хотел отдавать петицию и списки, а фараон схватился за оружие. Я был вынужден стрелять.

— Еще бы! Еще бы! — Ада, конечно, сердилась, однако сейчас ничто не волновало ее так, как судьба бумаг. — Но петиция и списки у тебя?

— Да.

— В конце концов, это главное. А об остальном у нас еще будет время подумать. Шум, надо полагать, поднимется немалый. Вот что мы сделаем. Спустя некоторое время вернем часть списков через соответствующие каналы. Если наши противники начнут утверждать, что мы возвращаем не все, назовем их лжецами, будем настаивать, что вернули им списки целиком и полностью. Вряд ли они были засняты на микропленку, да и вообще в данном случае пленка не имеет юридической силы. А все остальное мы сожжем. Ада нервно расхаживала по номеру взад и вперед. Губы у нее были стиснуты, брови нахмурены; она уже давно забыла и про удар, который я нанес Ленуару, и про мой выстрел.


Рекомендуем почитать
Вниз по Шоссейной

Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.


Блабериды

Один человек с плохой репутацией попросил журналиста Максима Грязина о странном одолжении: использовать в статьях слово «блабериды». Несложная просьба имела последствия и закончилась журналистским расследованием причин высокой смертности в пригородном поселке Филино. Но чем больше копал Грязин, тем больше превращался из следователя в подследственного. Кто такие блабериды? Это не фантастические твари. Это мы с вами.


Офисные крысы

Популярный глянцевый журнал, о работе в котором мечтают многие американские журналисты. Ну а у сотрудников этого престижного издания профессиональная жизнь складывается нелегко: интриги, дрязги, обиды, рухнувшие надежды… Главный герой романа Захарий Пост, стараясь заполучить выгодное место, доходит до того, что замышляет убийство, а затем доводит до самоубийства своего лучшего друга.


Маленькая фигурка моего отца

Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.


Осторожно! Я становлюсь человеком!

Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!


Ночной сторож для Набокова

Эта история с нотками доброго юмора и намеком на волшебство написана от лица десятиклассника. Коле шестнадцать и это его последние школьные каникулы. Пора взрослеть, стать серьезнее, найти работу на лето и научиться, наконец, отличать фантазии от реальной жизни. С последним пунктом сложнее всего. Лучший друг со своими вечными выдумками не дает заскучать. И главное: нужно понять, откуда взялась эта несносная Машенька с леденцами на липкой ладошке и сладким запахом духов.