Ада Даллас - [77]

Следующий шаг, как и было запланировано, сделал Арман Ленуар, который в то время пользовался общей симпатией в связи со смертью жены.

Вполне возможно, что Ленуар сам заметил, какая благоприятная возможность открывается перед ним, но возможно также, что он вовремя получил соответствующее указание. Как бы то ни было, он вдруг стал олицетворением того движения, которое называло себя «сопротивлением». В речи, получившей широкую известность, он заявил:

«Сейчас совершенно ясно, что миссис Даллас предала жителей Луизианы. Я не могу больше молчать. Я призываю народ нашего штата воспользоваться своим правом и отозвать с поста губернатора никем не избранную и не способную выполнять столь высокие обязанности женщину».

На следующий день все газеты напечатали портрет Ленуара, его речь и справку о том, что такое «отзыв» и как он осуществляется: если две трети зарегистрированных избирателей подпишут петицию об отзыве Ады, она должна будет покинуть свой пост, после чего назначаются новые выборы.

Все мы немедленно бросились к юридическим справочникам, пытаясь разобраться что к чему. Никто не помнил, чтобы в нашем штате когда-нибудь отзывали губернатора. В свое время у нас пытались снять Хьюи Лонга, но тогда его собирались обвинить в государственном преступлении.

Затем выяснилось, что конституция штата не предусматривает отзыв губернатора. Она лишь разрешает законодательному собранию принять соответствующий закон. Лет шесть назад собрание и в самом деле приняло такой закон, но он был благополучно похоронен в своде законодательных актов и распоряжений.

Я позвонил своему старому другу сенатору Джону Мориарити.

— Да, правильно. Помню я этот закон. Сам помог провести его, — подтвердил он и засмеялся.

— А что за этим скрывалось?

— Что? — Сенатор захохотал. — Держись-ка покрепче на стуле! Закон этот протащил некий господин, желавший получить дубинку и держать ее над головой тогдашнего губернатора. Этим господином был Сильвестр Марин, сенатор от сент-питерского округа.

Я позвонил Аде, не сомневаясь, что Сильвестр уже подготовил ее соответствующим образом.

— Могут тебя отозвать? — спросил я.

— А как ты сам думаешь?

— Не знаю. Знаю только, что подкоп ведется по всем правилам… Кстати, что думает он?

— Он? — Вопрос почему-то взволновал Аду, однако она предпочла уклониться от ответа. — Поживем — увидим.

* * *

Статьи об «отзыве» послужили сигналом к новому подъему кампании. По всему штату начали возникать клубы под названием «Долой Аду!».

Почти все газеты ежедневно печатали сводки о количестве собранных в округах и штате подписей и о том, сколько еще требуется.

Вся эта кампания проходила чересчур уж гладко — не возникало сомнений, что тут действует опытная рука. Я подозревал, что помощь оказывает одна из нью-йоркских фирм, где имеются лучшие специалисты по такого рода делам, но подтвердить свои подозрения ничем не мог.

Злились на нее буквально все. По-моему, это объяснялось не только увеличением налогов, но и тем, что многие избиратели где-то в душе были в нее влюблены. С введением новых налогов у них возникло, как у обманутого любовника, чувство разочарования. На нем весьма искусно играли те, у кого действительно был повод горевать (вроде потери денег). Но в чем бы ни состояла причина, вражда к ней была огульной, безрассудной и всеобъемлющей.

Даже шерифы в своих избирательных округах лишь беспомощно пожимали плечами — так велико было общее возмущение, подогреваемое к тому же крупными деньгами. Одно упоминание о введенных Адой налогах приводило людей в ярость, и шерифам оставалось только мягко уговаривать жителей.

В течение следующего месяца я почти не отходил от телефона, сообщая Аде все, что удавалось узнать о ходе кампании за ее отзыв с поста губернатора. Ничего большего я не мог для нее сделать и мучился от сознания собственного бессилия.

Движение «Долой Аду!» оформилось 9 сентября, а 2 октября Ленуар объявил, что петицию с необходимым количеством соответствующим образом заверенных и удостоверенных подписей предполагается доставить 4 октября в Батон-Руж для вручения государственному секретарю штата. Охрана несгораемых ящиков с петициями и подписями была поручена шести полицейским из Нового Орлеана.

Узнав об этом, я немедленно связался с Адой, чувствуя себя в положении судьи, оглашающего приговор. Но мое сообщение не поколебало ее оптимизма, свойственного ей в критические минуты.

— Ну, у меня еще есть кое-какие козыри, — заявила Ада, и я не мог не обратить внимания, что она сказала «у меня», а не «у нас».

Роберт Янси

Я был в отличном настроении. Надев в четыре часа утра пояс с тяжелым, отливающим синевой кольтом сорок пятого калибра и почувствовав запах заново вычищенной кобуры и ружейного масла, я сразу воспрянул духом. На память мне тут же пришла острая горьковатая жженая вонь пороха: быть может, подумал я, еще сегодня придется поработать кольтом и снова вдыхать этот аромат. Положив револьвер в кобуру, я повернул барабан и поставил кольт на предохранитель. Жив курилка!

Рассвет еще не начинался. За окнами стояла темная луизианская ночь, еще более темная оттого, что под окном росла большая ива, купол которой закрывал небо, погружая комнату в мрачную, как в преисподней, черноту. Выпив вторую чашку кофе, я взглянул на часы. Четыре семнадцать, я мог бы спать еще часа два. Однако рисковать не хотелось. Я не раз наблюдал, как хорошо продуманные, казалось бы, операции срывались только потому, что происходило нечто непредвиденное, а исправлять что-либо было уже поздно. Время — это все.