Ада Даллас - [76]

— Но я окажусь мерзавцем и в том случае, если проголосую за повышение налогов, — возразил первый северянин. — Что же делать?

— Джентльмены, — вмешался мой друг из Нового Орлеана сенатор Мориарити. — Бессмысленно сопротивляться тому, что неизбежно, нужно смириться и радоваться его приходу. Поверьте, то, о чем мы говорим, — неизбежно.

Перед тем как уехать в Новый Орлеан, я зашел повидать Аду. Мы говорили только о законах и законодателях.

— Они перепуганы, но не станут голосовать против, — сообщил я.

— Не сомневаюсь. Больше всего на свете они боятся его.

— Это его проекты?

— Его и мои. — Ада была явно довольна собой. — Я внесла определенный вклад в разработку законопроектов.

Возвратившись в Новый Орлеан, я попытался узнать, что думают простые люди. В любой политической столице люди живут если не в вакууме, то на каком-то островке. Журналисты интервьюируют только друг друга, политики интересуются лишь мнением других политиков, и невозможно раздобыть сколько-нибудь интересную информацию, пока не вырвешься из этого круга.

Я ездил в трамваях, завтракал в дешевых закусочных, заходил в контору букмекера на Гравиер-стрит, посетил несколько третьеразрядных баров на Эксчейндж-аллее. Наслушался я вполне достаточно, чтобы сделать вывод: по мнению избирателей, роман между ними и Адой закончился ее полной изменой.

В трамваях я слышал такое:

— Кем она себя воображает? Обещания, обещания, обещания… Пачка сигарет — тридцать три цента! Не хочу я платить тридцать три цента за курево. Кто она такая?

— Да, да! Нужно что-то сделать с этой бабенкой. Мой так и сказал вчера: с этой стервой, говорит, надо что-то сделать.

Кругом, поджав губы, кивают.

В дешевых барах:

— Ну и стерва! Вот сука! Пиво подорожает на целых три цента!

— А знаете, что я скажу? С этой сукой все равно кто-нибудь расправится. Вот увидите!

В более приличном баре:

— Нет, вы только представьте себе!

— Будем надеяться, что кто-нибудь из наиболее стойких ее сторонников вовремя уберет ее.

Конечно, до поры до времени все ограничивалось болтовней. Но дело происходило в Луизиане, где на стенах в коридорах Капитолия можно было увидеть сколько угодно пулевых царапин.

В конце концов и сенат и палата представителей штата, хотя и не без скрипа, приняли предложенные Адой законопроекты.

Вечером того же дня Ада позвонила мне и попросила прийти. Как и в прошлый раз, она могла говорить только о налогах.

— Ну, что слышно? — спросила она.

Я показал ей дневные выпуски газет. Я испытывал легкую горечь от сознания того, что она интересуется лишь делами своей администрации, как они называли себя. Снова я оказался в дураках.

— Это я уже видела, — сказала Ада, кивнув на заголовок.

— А знаешь, газеты будут и дальше накалять обстановку, используя эти новые налоги, а все остальное всячески преуменьшать.

— Ну и что? Не забудь, что сказал Макиавелли: все плохое нужно делать сразу, а все хорошее постепенно. Все образуется, как только начнут действовать льготы.

— Это твои аргументы или их придумал Сильвестр?

— Мы оба, если хочешь, — сухо улыбнулась Ада.

— Надеюсь, твой оптимизм оправдается.

— Да и что они могут сделать? — несколько возбужденно бросила Ада. Неминуемость конфликта только подогревала ее. — Что они могут сделать? — повторила она.

Ответ на свой вопрос она получила уже в начале сентября. До этого общее возмущение новыми налогами напоминало тлеющий огонек — он не угасал, но и не разгорался. И газеты и оппозиция лишь поддерживали язычок пламени, не позволяя ему потухнуть. Однако 1 сентября, как только законы о повышении налогов вступили в силу, огонек вспыхнул и запылал.

В кафе и в окнах баров появились объявления: «Пиво — 30 центов, налог — 5 центов, новая цена — 35 центов». Во всех винных магазинах на ярлыках бутылок указывался размер нового налога и новая цена; специальные объявления на прилавках табачных лавчонок и на автоматах оповещали, что пачка сигарет отныне стоит тридцать три цента; на бензозаправочных станциях такие же объявления, написанные огромными буквами, сообщали: «Бензин — 15 центов, налог — 26 центов, новая цена — 41 цент».

Даже те, на кого распространялись новые льготы, возненавидели Аду — ведь она и Сильвестр заставили этих людей оплачивать повышение пенсий и пособий из их же собственного кармана.

С особым возмущением реагировали заправилы различных корпораций: они теперь должны были выплачивать пятипроцентный налог и серьезно опасались, что в будущем их заставят платить еще больше. Они-то в первую очередь и разжигали всеобщее недовольство.

У окон магазина с объявлениями о новых ценах вовсе не случайно, а явно по чьему-то наущению начали собираться небольшие толпы. В центре одного из таких сборищ я увидел гангстера, который еще год назад у меня на глазах пытался сорвать митинг, где выступала Ада.

— Вы же знаете, кто скрывается за всем этим! — орал он. — Вы же знаете, кто преподнес вам этот подарочек!

«Началось!» — подумал я. Оппозиция явно подливала масла в огонь.

В самом деле, почти по всему штату — в Шривпорте, Александрии, Опелоусасе, Лейк-Чарлзе и других пунктах — вспыхнули беспорядки. Несомненно, они были инспирированы и поддержаны населением, поскольку выражали его настроения. К 8 сентября весь штат Луизиана ненавидел Аду, как никакого другого общественного деятеля со времен Гражданской войны.