Ада Даллас - [110]
Я не видел смысла повторять то, что мы оба прекрасно понимали: теперь, когда по Канал-стрит прогрохотали танки, ей все больше надоедало играть роль новоявленного мессии, и «деятельность» Янси лишь ускоряла события.
И все же я хотел верить, что она сумеет найти выход из тупика, как не раз выходила раньше из, казалось бы, безвыходного положения.
Роберт Янси
Сразу же после возвращения из Нового Орлеана Ада вызвала меня к себе. Едва взглянув на нее, я понял, что всем своим видом она хочет сказать: «Хотя ночью я и предаюсь с тобой кое-каким забавам, днем ты должен делать то, что я прикажу».
Правда, мы оба хорошо понимали, что приказывать мне она уже не может.
Я небрежно опустился в большое кресло и перебросил ногу через подлокотник.
— Наше вам! — поприветствовал я ее.
Ада притворилась, что сосредоточенно пишет какую-то бумагу, но не выдержала и гневно взглянула на меня.
— Ты губишь нас! — крикнула она, вскочила, обогнула стол и вплотную подошла ко мне. — Ты губишь нас, и я больше не намерена терпеть.
Я не спеша снял ногу с подлокотника и так же не спеша встал.
— Вздор! Взгляни-ка лучше вот на это.
Я сунул руку в карман и протянул Аде сюрприз, вернее сюрпризы, поскольку их было четыре.
Она с опаской взяла их. Я заметил, как у нее расширились и снова сузились глаза. Это были чековые книжки банков в Техасе, Миссисипи и Арканзасе на четыре различных женских имени: Стеллы Хьюстон, Евы О'Грэйди, Евы Дарт и Мэри Мэлоун — на общую сумму в двести двадцать тысяч долларов.
— Твоя половина, — пояснил я.
Она опустила руку с чековыми книжками и посмотрела в окно.
Я проследил за ее взглядом. Было уже почти пять; потоки людей вытекали из здания и направлялись к машинам, оставленным на улице перед входом или на стоянке. Среди зелени возвышалась статуя старины Лонга, выглядевшего так, будто все вокруг принадлежит ему. В свое время так оно и было. Вот и Ада, наверно, думала, что ей принадлежит все. В действительности же ей принадлежала только часть; другая часть была моей, и я собирался позаботиться, чтобы она была как можно больше.
— Если ты хочешь вернуть…
Ада ничего не ответила.
— Или если ты действительно хочешь, чтобы я прекратил…
Ада продолжала молчать.
— Тут результаты трех месяцев работы. Года за два ты сможешь собрать кучу денег для следующей выборной кампании.
Ада повернулась ко мне. Ее взгляд был пристальным.
— Да, — ровно, с расстановкой проговорила она. — Кучу денег.
— Так прекращать мне мое занятие или не прекращать?
— Нет, — так же ровно, с расстановкой ответила Ада. — Я вовсе не хочу, чтобы ты прекратил свою… финансовую деятельность. Но без хамства, понял?
— Понял, крошка!
Дальше дела пошли так гладко, что порой я даже сожалел о добром старом времени. Сейчас все шло как по расписанию. Мне оставалось только заезжать за приготовленными деньгами и, порядка ради, бросать коротенькое «спасибо».
Теперь уже не приходилось ни избивать какого-нибудь жалкого старикашку при свете луны, ни чувствовать в руке тяжести занесенного над чьей-нибудь головой топора, ни ощущать в ладонях сладостного томления после того, как вы основательно стукнули того или иного мерзавца. Все это отошло в прошлое.
Теперь я слышал лишь: «Сигару, господин генерал?..», «Виски, господин генерал?..»
А тем временем портфель, набитый подержанными банкнотами, валялся на столе, и мы оба делали вид, что не замечаем его, потом я небрежно прихватывал его с собой. Я никогда не считал содержимого. Я был уверен, что все будет правильно. Посмел бы кто-нибудь дать меньше оговоренного!
Стол, на котором лежал портфель, иногда был красного дерева, покрытый стеклом, иногда дубовым — поцарапанным, в пятнах, а иногда простым, колченогим. И стены то были отделаны богатыми, под орех панелями, то оклеены роскошными обоями, а случалось и так, что с них отваливалась штукатурка или сквозь плохо пригнанные доски просвечивало небо. Я видел перед собой то тщательно выбритое, холеное лицо и ручной росписи галстук, то морщинистое, худое и грязную сорочку с расстегнутым воротом. Мы соблюдали полную беспристрастность. Мы позволяли любому и каждому вносить свою лепту.
Никто не жаловался, неприятностей не существовало.
— Как дела, господин генерал?
— Все идет хорошо, господин генерал?
— Как вы прекрасно выглядите, господин генерал!
— Как госпожа губернатор, господин генерал?
— Передайте губернатору наши наилучшие пожелания.
Или, если они считали себя близкими нам людьми:
— Как Ада? Скажите Аде, что будем рады видеть ее у себя.
Вот так все и шло. Без сучка и задоринки. Без шума и треволнений.
А я от безделья и скуки, как солдат оккупационной армии, испытывал нарастающее беспокойство и нервозность. Именно потому, что все шло чересчур гладко. Дела в штате крутились как раз и навсегда заведенная машина. Ада ложилась в постель по первому моему требованию, но принадлежала мне только как женщина. Я стал похож на человека, живущего стрижкой купонов. Ни необходимости, ни возможности действовать. И напрасно я вдалбливал себе, что накопление денег, процесс обогащения гораздо приятнее активных действий. Я не находил выхода копившейся во мне энергии, внутреннее напряжение росло. Неудовлетворенность и скука мучили меня. Вдобавок из головы не выходило то…
Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.
События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.
«Юность разбойника», повесть словацкого писателя Людо Ондрейова, — одно из классических произведений чехословацкой литературы. Повесть, вышедшая около 30 лет назад, до сих пор пользуется неизменной любовью и переведена на многие языки. Маленький герой повести Ергуш Лапин — сын «разбойника», словацкого крестьянина, скрывавшегося в горах и боровшегося против произвола и несправедливости. Чуткий, отзывчивый, очень правдивый мальчик, Ергуш, так же как и его отец, болезненно реагирует на всяческую несправедливость.У Ергуша Лапина впечатлительная поэтическая душа.
Сборник «Поговорим о странностях любви» отмечен особенностью повествовательной манеры, которую условно можно назвать лирическим юмором. Это помогает писателю и его героям даже при столкновении с самыми трудными жизненными ситуациями, вплоть до драматических, привносить в них пафос жизнеутверждения, душевную теплоту.
С Вивиан Картер хватит! Ее достало, что все в школе их маленького городка считают, что мальчишкам из футбольной команды позволено все. Она больше не хочет мириться с сексистскими шутками и домогательствами в коридорах. Но больше всего ей надоело подчиняться глупым и бессмысленным правилам. Вдохновившись бунтарской юностью своей мамы, Вивиан создает феминистские брошюры и анонимно распространяет их среди учеников школы. То, что задумывалось просто как способ выпустить пар, неожиданно находит отклик у многих девчонок в школе.