Ад - [75]

*

До какой же степени я в беспомощном состоянии… Подаст мне милостыню кто-нибудь?

Я ушёл через широкие стеклянные створки дверей. Я вхожу в театр, где играют пьесу, появление которой приветствовалось дней восемь тому назад как важное событие, и у меня в памяти остается какой-то отголосок этого успеха. Её название: Право Сердца, меня искушает, меня привлекает.

Я покупаю билет, и вот я посреди большого театрального зала, пробирающийся через оживлённую просвещённую толпу.

Поднимается занавес, посылая сильное свежее дуновение в направлении зрительного зала, и каждый взволнован какой-то надеждой, в ожидании персонажей, которые сейчас там будут жить.

Я смотрю на эту сцену точно так же, как я смотрел в соседнюю комнату. Я слушаю, я регистрирую каждое слово, я читаю по слогам…

…Молодой скульптор Жан Дарси, который приезжает из Рима, со своими мраморными мечтами, находится на вечере у банкира Лёви. Блистательные присутствующие спешат в позолоченные салоны. Члены Института[56], с орденскими лентами коммандора ордена Почётного Легиона там в тесном соседстве с богатейшими представителями светского общества; все знаменитости искусства, литературы, судебной власти, политики и финансового мира здесь оспаривают пальму первенства по злословию и борются за улыбки хорошеньких женщин.

Разговор приглашённых, при котором слегка понижают голос, сосредоточивается на маленьком клане; речь идёт о хозяине дома:

«Вы знаете, он скоро станет дворянином: графом Лёви! — Он оказал большие услуги папе в это тяжёлое и неспокойное время; Его Святейшество очень привязан к нему. — Оказывается, — говорит простодушная молодая дама, — он его называет по-итальянски совсем коротко — «папа». — Новый герб! Потребность в нём ощущается! — О! Это не сделает ему репутацию, и поделом! — А какой девиз на его гербе? Я предлагаю: «Кто губит себя — выигрывает.» — А я предлагаю: «Спасайся, и небо тебя спасёт.» — А я, — сказал один персонаж с профилем левантинца[57], — предлагаю: «Nihil circonscire sibi»[58]. (Одна светская дама, указывая головой на последнего собеседника, сказала вполголоса своему соседу, прикрываясь веером): Он видит соломинку в глазу своего соседа, и не видит бревно в собственном глазу. — Передышка в шутках: известна ли вам секретная новость; будущий граф создаёт газету. — Нет, я этого не знал. — Я тоже. Это любопытно, и вряд ли может выдаваться за секретную новость. — Газета с важной информацией. Но, по сути, деловая; выпуск в свет различных проектов, и… — Просочившиеся слухи о ближайшем номере. — Ах! можно было бы порассказать о хозяине дома, если бы имелся злой язык. А любовница… хозяина дома? — Это новая; она его не покидает, сопровождает его повсюду. — Она хочет увидеть Бельгию. — Утверждают, что он предаётся разврату? — Только поверхностно, несмотря на свою охоту; это домогающийся человек, но немного утомлённый. Он смышлёный и решительный, но на том и останавливается. Вы знаете, как его называют? Сатир… оставим без продолжения. — Его жена на это не жалуется? — О! вы знаете, ей это всё равно: она перенесла одну небольшую операцию, и теперь это… это гробница Данаид[59]. — Кажется, она имела пятьдесят миллионов приданого; но он должен был иметь сколько-то своего… — Вы клевещете на него. Он, по правде говоря, унаследовал в двадцать лет десять миллионов от своего… — От одинокого человека, который, бесспорно, не являлся его отцом?… — От того самого. Однако, всё было пущено по ветру; но он умел нравиться. — Я точно знаю, что медаль имеет и оборотную сторону, и что он, видимо, был жестоко наказан за его переходы от одной к другой. — Да… что вы хотите, женщины не умеют сохранять болезнь в секрете! — Наконец, всегда, лишь исключая этот случай, он имел основание говорить: «С женщинами мне всегда везло» маркизу де Каносса, который, впрочем, ему ответил просто: «За исключением госпожи вашей матери.» — Его мать! Это была та ещё мадам. Когда она умерла, ситуация была не блестящей. Они разместили на её похоронах большое количество столов с бесчисленными школьными тетрадями для подписей. — Это маскировало отсутствие мебели, проданной. Как бы то ни было, имелось всего лишь три подписи. — Бедная старушка, к счастью, она была избавлена от этого последнего этапа! — Да, я вспоминаю: это было скудно, как благотворительная помощь. Следовало быть таким, как я, вынужденный туда пойти. Не очень приятно! К счастью, у меня болела нога, это меня отвлекало. — Наконец, она умерла. Она на небесах. Тем лучше: по крайней мере, она всё же нас слышит. — Он десять лет занимался политикой. После серии плачевных провалов, он сказал тем, кто его поддерживал и кто показывал зубы: «На что вы жалуетесь; я не смог ничего сделать для ваших идей, но, по крайней мере, я вам дал вождя.» — Также как раз он говорил (так и не удалось определить, было ли это незнание значения слов или слишком высокая оценка своего собственного значения): «Я смогу, как и многие другие, похвалиться тем, что я вложил в общественное здание свой небольшой камень преткновения!..» — Разве не говорили об истории с мисс Леммон, с которой он в последнее время был в благостных отношениях? — Я считал, что она благочестива до елейности: обычно говорят, что она предмет увлечения. — Как раз он предмет увлечения. — Ах! да, религиозная любовница; а в чём затруднение? — Она его дурачила; он в конце концов застал её с членами семьи Рёнод; пелена спала у него с глаз. — Так поступают всегда по крайней мере некоторые из них. — Он хотел уйти по-хорошему, не любя неприятности; но хлоп, дело осложняется: публичная стычка и пинок ногой. Он был очень раздосадован всей этой сплетней вокруг несчастного пинка ногой, который, для него, не стоил того, чтобы его остерегаться. Когда ему доложили о свидетелях того господина, он воскликнул: «Но что же такое случилось с этими людьми, если они приходят меня беспокоить по поводу сапог!» — Если бы по крайней мере у него можно было хорошо поесть! Какой ужин! Вы заметили зелёный горошек? — Совершенно верно, он очищенный от налёта, и потом, какая величина! Можно было подать на стол лишь один. А кофе! он был таким слабым, что я не имел сил протестовать. — Фильтрованная вода. — Но нет, мы не так уж плохо поели; наоборот, этот обед меня примиряет с ним: соус заставляет простить хозяина дома. — Я же нашёл этот обед превосходным; я бы его с удовольствием возобновил! — Он заказывает свои обеды во второсортных и устарелых фирмах: у X… Я не называю имён, если бы я их знал, я бы сделал вид, что не знаю. — Вроде бы как-то на днях в меню были «Закуски в неограниченном количестве». Его сын, молодой Поль, сказал ему: «О, нет, на этот раз, папа, это уж слишком!» — Вот и ещё один! Он сочиняет стихи. Поэт! Современный поэт, хищник и карьерист: лютня жизни. — Его также называют, из-за его оригинальности: Франсуа Копье. — Он даёт деньги на маленькие феминистские журналы для девственниц двадцати лет или полудевственниц сорока лет. — Вроде бы он сейчас с тощей госпожой X… — Той, которая играет в пьесе «Сид» с заунывным Z… — Две плакучие ивы. — Осторожно, ей палец в рот не клади. — Позвольте! Она очень мила! Она никому не делает плохого. — Наоборот, она только и делает то, что и все женщины. — К тому же, ему очень надоела связь с нею. — Потому что это светская женщина? — Главным образом потому, что это женщина. — Ах! да, вроде бы точно подтвердилось, что у него особые наклонности… Я не осмеливаюсь об этом говорить при дамах… потому что это их не интересует. — Вы знаете, он пишет для театра; он написал один акт для Итальянского театра. — Он, один акт? Акт противоестественный, это да! — Нужно быть справедливым, у него подобные вкусы лишь тогда… когда он в этом находит свою выгоду. — О! это хитрец; он умеет обернуться. — Я понимаю, почему его мать как-то говорила: «Это флюгер!» — Что он будет делать в газете своего отца? — Шеф по продажам. — Нет, метранпаж. — Вы злословите! Он никогда не говорит плохо о других. — Нет, особенно, когда они отвернулись. — В любом случае, это хам, невежа: как-то на днях, будучи в моём доме, он сказал, что у меня низкий потолок! — Он всё ещё мнил себя находящимся под столом. — Низкий потолок, у меня! — Дело в том, дорогая госпожа, что в вашей прихожей есть фонари с отражателями. — К тому же, вся семья нашего радушного хозяина неслыханно груба: я слишком близкий их друг, чтобы с давних пор этого не заметить. — Ещё и племянница удерживает пальму первенства. — Она устроена за его счёт, не так ли? — Да, да. Как-то она сказала (когда она на минуту предалась умилению) этой гнусной захудалой газетчице, которая похожа на кухарку и которую зовут Виктуар де Шамокрасс