Ад - [12]
Открывается новый мир; трепещущая истина здесь. Они в смятении, они боятся внезапного появления какого-либо божества, они несчастны и счастливы; они в такой близи, какая возможна, принеся друг другу столько, сколько смогли. Но они не догадываются о том, что они приносят. Они слишком малы, слишком молоды, они ещё недостаточно существуют; каждый из них для самого себя является подавляемым секретом.
Как все существа, как я, как мы, они хотят того, чего у них нет, они выпрашивают подаяние. Они просят милосердия у самих себя, они просят помощи у своей сущности и у своей личности.
Он, уже мужчина, уже истощённый этим спутником женского рода, обращённый к ней, влачащийся за ней, протягивает к ней свои еле различимые и неловкие руки, даже не осмеливаясь на неё посмотреть.
Она, уже женщина, запрокинула голову назад, на спинку канапе, откуда виднелось её лицо с сияющими глазами, она слегка полновата и вся порозовевшая, её сердце вогнало её в краску и остудило; кожа её шеи, атласная и напряжённая, трепещет между её лицом и грудью, это драгоценное и нежное место её пульсации. Полузакрытая, внимательная, немного сладострастная, в той мере, в какой из неё уже исходит сладострастие, она кажется розой, которая вдыхает собственный аромат. Из-под платья, охватывающего её тело, превращаемое таким образом в своего рода букет, видны до колен её стройные ноги, в нитяных жёлтых чулках.
Я же не мог оторвать глаза от их движений и упивался этим зрелищем, представляя собой фигуру, присосавшуюся к их группе как вампир.
*
После длительного молчания, он прошептал:
«Ты хочешь, чтобы мы говорили друг другу «вы»?.
— Почему?…»
Казалось, что он погрузился в усиленное размышление.
«Чтобы снова начать», — сказал он наконец.
Он повторил:
«Вы хотите?»
Услышав эту новую форму его речи, она явно вздрогнула при слове: «вы», как при своего рода первом поцелуе.
Она отважилась:
«Как будто это что-то прикрывавшее нас, и что снимают…»
Теперь он больше не осмеливался:
«Вы хотите, чтобы мы поцеловались в губы?»
Со стеснённым дыханием, она не смогла полностью улыбнуться.
«Я хочу», — сказала она.
Они схватились за руки, за плечи и протянули друг к другу губы, назвав друг друга совсем тихо, будто их рты были птицами.
«Жан…
— Элен…»
Это первое, что они придумали. Поцеловать того, кто целует, — не это ли самая нежная небольшая ласка, которую можно найти, и наиболее тесное слияние? И потом, это настолько запретно!..
Мне во второй раз показалось, что их группа больше не имела возраста. Они были похожи на всех любовников, когда держались за руки, с тесно прижатыми друг к другу лицами, трепещущие и ослеплённые, во мгле поцелуя.
Однако, они остановились, оторвались от ласки, пользоваться которой они ещё не умели.
Они разговаривали, и их рты продолжали оставаться такими невинными. О чём? О прежнем, об этом прежнем, столь близком, столь коротком.
Они выходили из рая детства и неведения. Они говорили о доме и о саде, где оба жили.
Этот дом их всецело занимал. Он был окружён стеной сада; причём таким образом, что с дороги виднелся лишь верх его крыши, не видно было, что в нём делалось.
Они пробормотали:
«Комнаты, когда мы были маленькими, казались такими большими…
— Шагать там было менее утомительно, чем в любом другом месте.»
Если им поверить, то между теми стенами имелось нечто спасительное и невидимое, распространённое повсюду; нечто вроде доброго Бога прошлого… Она вполголоса напела музыкальную мелодию, слышанную там, и сказала, что музыка вспоминается лучше, чем люди.
Они опять впали в прошлое из-за естественной нежности их физической крепости; они хладнокровно копались в памяти.
«Недавно, накануне отъезда, со свечой в руке, совсем один, я прошёл по квартире, которая едва просыпалась, чтобы посмотреть, как я иду…»
В саду, столь ухоженном и столь разумном, думали только о цветах и лишь о них. Всматривались и видели пруд, крытую аллею, и вишнёвое дерево, которое зимой, когда лужайка белая, кажется покрытым цветами.
Ещё вчера они были в этом саду, как брат и сестра. Теперь же казалось, что жизнь вдруг стала серьёзной, и что они больше не умели играть. Было видно, что они хотели убить прошлое. В старости прошлому позволяют умереть, когда же молоды и сильны, прошлое убивают…
Она выпрямилась, сказав:
«Я больше не хочу вспоминать.»
Он добавил:
«Я больше не хочу, чтобы мы были похожими. Я больше не хочу, чтобы мы были как братья.»
Постепенно у них открываются глаза:
«Трогать друг друга только руками! — прошептал он с дрожью.
— Быть братьями, это ерунда.»
Пришло время превосходных волнующих решений и запретных плодов. Прежде ни он, ни она не принадлежали друг другу; пришло время, когда они принялись отрекаться от всего, чтобы сделать из себя то, что им хотелось.
Они уже немного стыдились и осознавали самих себя.
Несколько дней тому назад, к вечеру, они испытали огромное удовольствие неповиновения, выйдя из сада вопреки запрету своих родителей.
«Бабушка пришла, чтобы с высоты нашего серого крыльца позвать нас обратно…
«Но мы ушли вместе; мы проникли за ограду в том месте, где обычно кричит птица и где имеется проход. Птица улетела вместе со своим криком. Нет ветра и почти нет света. Ветви деревьев молчали, несмотря на их чувствительность. Пыль на земле была неподвижной. Тень нас обволокла собой так нежно, что мы почти разговаривали с ней. Мы были испуганы, видя, как наступает ночь. У предметов больше не было цвета, лишь немного светлого в темноте; цветы, дорога, даже колосья были серебряными… И это был тот раз, когда мой рот ближе всего придвинулся к вашему рту.
Поэтическая история в письмах «Нежность» — напоминает, что высшей ценностью любого общества остается любовь, и никакие прагматические, меркантильные настроения не способны занять ее место. Возвышенное живет в каждом сердце, только надо это увидеть…
Книга «Сталин» — последнее большое произведение Анри Барбюса.Этой книгой Анри Барбюс закончил свой славный жизненный путь — путь крупнейшего писателя, пламенного публициста, достойного сына французского народа, непримиримого борца против империалистической войны и фашизма. Эта книга — первая попытка большого талантливого европейского писателя дать образ вождя пролетариата и трудящихся масс, гениального продолжателя Ленина, дать образ Сталина.
Роман «Огонь» известного французского писателя, журналиста и общественного деятеля Анри Барбюса рассказывает о разрушительной силе войны, в частности Первой мировой, о революционизации сознания масс.«Огонь» выходит за рамки скромного повествования о буднях солдат. Роман перерастает в эпическую поэму о войне, о катастрофе, принимающей поистине космические размеры.
В романе «Ясность» показана судьба обыкновенного конторского служащего Симона Полена. Уныло и однообразно тянется день за днем его жизнь. В один и тот же час он приходит на службу, садится за конторку и раскрывает книгу реестров. Симона мало заботят происходящие вокруг события, его мысли устремлены к одной цели — «выбиться в люди». Но неожиданно жизнь Симона и многих молодых людей его поколения в корне меняется — разразилась первая мировая война.
В книге собраны рассказы и прозаические миниатюра французских писателей первой половины XX века. Значительная часть вошедших в книгу произведений в русском переводе публикуется впервые.
Творчество Барбюса овеяно знаменем революционной борьбы. Классическое творение Барбюса — провидческая книга об огне войны, о пламени революции. За "Огнем" последовала "Ясность", роман, который может быть понят только в свете Октября и открытых им горизонтов. "Правдивые повести" — книга о тяжких испытаниях, выпадающих на долю борцов за свободу, произведение, исполненное непоколебимой веры в победу правого дела.Книги эти составляют своеобразную трилогию о войне и революции, ее великих победах, грозных уроках и светлых перспективах.Перевод с французского В. Парнаха, Н. Яковлевой, Н. Жарковой, Н. Немчиновой и др.Вступительная статья Ф. Наркирьера.Примечания А. Наркевича.Иллюстрации А.
«В романах "Мистер Бантинг" (1940) и "Мистер Бантинг в дни войны" (1941), объединенных под общим названием "Мистер Бантинг в дни мира и войны", английский патриотизм воплощен в образе недалекого обывателя, чем затушевывается вопрос о целях и задачах Великобритании во 2-й мировой войне.»В книге представлено жизнеописание средней английской семьи в период незадолго до Второй мировой войны и в начале войны.
Другие переводы Ольги Палны с разных языков можно найти на страничке www.olgapalna.com.Эта книга издавалась в 2005 году (главы "Джимми" в переводе ОП), в текущей версии (все главы в переводе ОП) эта книжка ранее не издавалась.И далее, видимо, издана не будет ...To Colem, with love.
В истории финской литературы XX века за Эйно Лейно (Эйно Печальным) прочно закрепилась слава первого поэта. Однако творчество Лейно вышло за пределы одной страны, перестав быть только национальным достоянием. Литературное наследие «великого художника слова», как называл Лейно Максим Горький, в значительной мере обогатило европейскую духовную культуру. И хотя со дня рождения Эйно Лейно минуло почти 130 лет, лучшие его стихотворения по-прежнему живут, и финский язык звучит в них прекрасной мелодией. Настоящее издание впервые знакомит читателей с творчеством финского писателя в столь полном объеме, в книгу включены как его поэтические, так и прозаические произведения.
Иренео Фунес помнил все. Обретя эту способность в 19 лет, благодаря серьезной травме, приведшей к параличу, он мог воссоздать в памяти любой прожитый им день. Мир Фунеса был невыносимо четким…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова-Щедрина, в котором критически использованы опыт и материалы предыдущего издания, осуществляется с учетом новейших достижений советского щедриноведения. Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.«Благонамеренные речи» формировались поначалу как публицистический, журнальный цикл. Этим объясняется как динамичность, оперативность отклика на те глубинные сдвиги и изменения, которые имели место в российской действительности конца 60-х — середины 70-х годов, так и широта жизненных наблюдений.