Ачайваямская весна - [3]

Лет двести тому назад, а может быть и того меньше, подходящую для генетиков группу можно было легко отыскать. Наши собственные предки жили в классически замкнутых популяциях, женились по преимуществу на своих же деревенских, а уж в национальном отношении однородны были образцово. Однако времена эти прошли. Генетики слегка опоздали. В наши дни полигон деятельности исследователей замкнутых популяций сужается неумолимо. Надо захватить то, что еще можно. Возможности буквально ускользают из рук.

Несколько лет назад генетики начали изучать нганасан. Даже в масштабе всего человечества нганасаны являли собой исключительный пример. Они прямые потомки самого древнего населения Евразии, сохранившие древнейший культурный уклад, строгие правила определения кровнородственной близости и порядок заключения браков. Работа с ними была закончена недавно. Специальная лаборатория в Новосибирске изучала генетику и физиологию этого маленького народа. Теперь подведены итоги. Руководителем этой лаборатории сказано буквально следующее: «Страшно подумать, что эта работа могла быть начата, скажем, хотя бы на пять лет позже. Уже сейчас нет тех древних стариков, которых мы застали, уже сейчас есть столько детей, родившихся от смешанных браков, что следующее за ними поколение нганасан будет нганасанами разве что наполовину. Еще через поколение нганасаны будут существовать только в названии».

Ачайваямские чукчи заинтересовали нас тем, что они давно обособились в отдельную группу. Теперь предстоит составить генеалогию на каждого человека — выяснить, от кого кто происходит и в какой родственной связи все эти люди состоят между собой.

Работа требует терпения и тщательности.

Вездеход рявкнул и стал. Мотор посопел немного и затих. Стало слышно, как в металлических кишках машины переливается горючее.

Хлопнула дверца, и шаги заскрипели по снегу возле заднего борта.

— Уснули? — спросил Иван, отстегнув покрышку кузова и забросив ее вверх.

— Вездеход кормить будешь? — спросил его один из пожилых чукчей.

— Точно.

Люди зашевелились. Мы первые вылезли наружу и стали распаковывать бочку с машинным маслом.

Старики легко перепрыгнули через борт, совершенно не сообразно с возрастом, и отошли немного в сторонку.

Иван налил масла в банку из-под сухого молока. Масло текло густое, как патока. Все-таки холодновато.

— Ух, замерз, — сказал один из стариков, улыбаясь.

Крепкие белые зубы без изъянов. Гладкая без морщин кожа. Вытатуированная точка на переносице и два кружка возле уголков губ не портили лица. В мочки ушей продеты тоненькие ремешки с нанизанными бисеринками. Щеголь — по всему видно. Да и жена балует мужа: вся одежда новенькая и очень красивая.

— По коням! — командует Иван.

Мы снова лезем в кузов и опять принимаемся за устройство своих мест.

Вдруг вездеход как на стенку наткнулся. Иван что-то его чересчур резко осадил.

— Чельгат, — раздался голос зоотехника, — пойди-ка глянь, что за следы.

Мы снова полезли наружу. Старина Чельгат перемахнул через борт и побежал вперед. Мы пошли за ним.

Наш путь пересекла цепочка огромных следов размером с суповую тарелку. Можно было и глазам не поверить. Едем по суше, а следы зверя, которые невозможно спутать ни с какими другими. Следы одного из самых заядлых мореходов Арктики — белого медведя.

— Белый медведь, — невозмутимо поясняет Чельгат.

— То-то и я думаю, — смущенно говорит зоотехник. — Откуда?

— Здесь белый медведь всегда ходит. Место тут узкое. Он с восточного берега ходит на западный и обратно. Их тут видели люди. Я сам как-то видел.

Здесь не самое узкое место Камчатского полуострова, и белому владыке арктических морей приходится долгонько топать по суше. По льдам — ему привычнее. К тому же не понятно, что перегоняет его из открытого Берингова моря в Пенжинскую губу.

— Далеко здесь от берега до берега.

— Очень-то не далеко. — Чельгат присаживается на корточки и чертит ножом по искрящемуся насту. — Вот она, наша Камчатка… Видишь, как листик ольхи, длинная-длинная. Здесь вот у нее черешок. Это — наша земля. Вот тут, на юг от нас, Карагинский залив. Здесь корякская земля. Тут, между Оссорой и Ильпырским, и есть самое узкое место. Не знаю — ходят ли там медведи с берега на берег. Может быть, для них там слишком тепло и людей многовато. А здесь они всегда ходили. Здесь, смотри вот, и дальше на север, место поровнее. Тут кончается Олюторский хребет — горы поменьше.

— По коням! — командует Иван.

Задний борт в обрамлении брезента вездехода очень похож на киноэкран, когда смотришь из кузова, как из темного зала. На экране проходят кадры, которые потом будут сниться. Вот видны отроги Олюторского хребта.

Олюторский хребет показан не на всех картах полуострова Камчатка. На обычных картах указывают Срединный хребет — «позвоночник» этой страны — да Пенжинский, уходящий на Чукотку. Олюторский хребет и поменьше этих, и пониже.

Вездеход оставляет за собой долины, лесистые перевалы, каменные осыпи.

Снега в этом году мало. Старожилы говорят, что и не помнят, когда за зиму выпало так мало снега. Морозы, однако, стоят суровые. Все речки промерзли почти до дна.